Приведу один пример. Как-то раз, едва мы перевалили через очередной невысокий кряж, Четвертый начал выказывать радостное возбуждение. Я поговорил с рабом на его родном языке, и тот объяснил, что совсем неподалеку, как раз по пути, находится его родное селение Иночикстлан. Некогда он покинул родительский дом, чтобы попытать счастья в большом мире, но попал в руки разбойников, которые продали его знатному чалька. Он несколько раз переходил от хозяина к хозяину, был включен в состав партии рабов, переданной Союзу Трех в качестве уплаты дани, и в конце концов оказался на помосте невольничьего рынка, где его и нашел Пожиратель Крови.

Разумеется, чуть позже я узнал бы все это и не понимая языка раба, ибо, как только мы прибыли в Иночикстлан, навстречу Четвертому бросились его отец, мать и два брата, со слезами и радостными возгласами приветствовавшие давно пропавшего родственника. Они и сельский текутли (точнее, чагула, как называли мелкого вождя в здешних краях) стали просить разрешения выкупить у меня этого человека. Выразив полное понимание и сочувствие, я, однако, не преминул заметить, что Четвертый — самый рослый из носильщиков нашего отряда, единственный, кто способен в одиночку нести на плечах мешок с необработанным обсидианом. В ответ чагула предложил купить у меня не только раба, но и обсидиан, поскольку в здешних краях этот ценный материал не добывали. Зато жители этой деревни изготовляли превосходные шали, которые вождь и предложил мне в уплату.

Шали оказались и впрямь великолепны, но мне пришлось объяснить селянам, что мы проделали лишь треть пути до конечной цели моего путешествия, так что я пока не стремлюсь приобретать товары, ибо не собираюсь таскать их с собой весь путь туда и обратно. Честно говоря, я уже готов был уступить, ибо настроился отдать Четвертого семье, однако, к моему удивлению, мать и отец носильщика встали на мою сторону.

— Чагула, — почтительно обратились они к своему вождю, — посмотри на этого молодого купца. У него доброе лицо, он нам сочувствует и уж конечно сам заплатил немалую цену за такого замечательного работника, как наш сын. Теперь он — его законная собственность, но неужели ты пожалеешь средств на святое дело освобождения своего соплеменника?

Я не вмешивался, да этого и не требовалось: горластые родственники Четвертого повернули дело так, что, дабы не выглядеть скупым, жестоким и равнодушным к судьбе соотечественника, их чагула вынужден был запустить руку в сельскую казну. Так что в результате за раба и мешок обсидиана он отсыпал мне бобов какао и маленьких медных слитков, нести которые было удобнее и легче, чем необработанный камень. Я получил за него хорошую цену, а за раба выручил вдвое больше, чем за него заплатил! Когда обмен был произведен и Четвертый снова стал свободным жителем Иночикстлана, в селении на радостях решили устроить праздник, на котором мы стали желанными гостями. Естественно, что и едой, и шоколадом, и октли нас угощали бесплатно.

Местные жители еще продолжали праздновать, когда мы отправились в отведенные нам хижины. Раздеваясь перед сном, Пожиратель Крови рыгнул и сказал:

— Я всегда не только считал ниже своего достоинства учить чужие наречия, но и вовсе не признавал ни одно из них человеческим языком. Честно скажу, мне казалось, что ты, Микстли, попусту тратишь время, стараясь освоить эту варварскую тарабарщину. Но теперь я должен признать… — Он снова сильно рыгнул и заснул.

Возможно, сеньор Молина, вам как переводчику будет интересно узнать, что, выучив науатль, вы еще не освоили всех местных языков. Я вовсе не хочу с пренебрежением отнестись к вашим достижениям — для иностранца вы говорите на науатль превосходно, — однако позвольте заметить, что другие здешние наречия гораздо сложнее.

Например, вам должно быть известно, что ударение в науатль, как, если не ошибаюсь, и в вашем испанском языке, почти всегда делается на предпоследнем слоге. Возможно, именно это сходство и помогло мне освоить испанский, хотя во всех прочих отношениях он не имеет с науатль ничего общего.

Пуремпече, наши ближайшие соседи, делают ударение на третьем слоге от конца: наверняка вы слышали такие названия, как Патцкуаро, Керетаро и тому подобные. Язык отоми, который распространен к северу отсюда, еще более путаный, ибо в их словах ударение может ставиться где угодно. По правде говоря, из всех известных мне языков, включая и ваш, испанский, отомите кажется мне самым трудным для изучения. Посудите сами: у них есть отдельные слова для обозначения мужского смеха и женского смеха.

Меня и раньше называли по-разному, однако когда я начал путешествовать, имен стало еще больше. И неудивительно: ведь слова Темная Туча на разных языках звучат по-разному. Народ сапотеков, например, произносит их как Цаа Найацу, и одна девушка, даже после того как выучилась от меня беглому науатль, все равно продолжала называть меня Цаа. Конечно, ей ничего не стоило сказать Микстли, но Цаа звучало так ласково, так нежно, что это имя я предпочитал любому другому из всех, какими мне довелось называться.

Но об этом я расскажу в свое время. Я вижу, брат Гаспар, что вы делаете дополнительные пометки, старясь обозначить ударения в словах Цаа Найацу. Да, они произносятся как при пении: звуки то поднимаются, то падают. Честно говоря, мне трудно представить себе, как это может быть передано средствами письма.

Язык сапотеков, несомненно, является самым музыкальным из всех наречий Сего Мира, точно так же как мужчины этого племени слывут самыми красивыми на свете, а женщины — самыми грациозными. Должен сказать, что сапотеками, от слова «сапотин» — так называются мармеладные сливы, щедро произрастающие в их краю, — этот народ называют соседи. Сами они именуют себя более подходяще для племени, обитающего в горах: Бен Цаа, или народ Туч.