Ответа не последовало. Почтенный Хранитель Памяти заснул.

Но на следующий день он сказал: — Нет, уходя отсюда, твои предки почти ничего с собой не взяли. Вместе с семейством «правителя» я позавтракал какими-то крохотными рыбешками, зажаренными вместе с грибами, и запил все настоем из трав, после чего мой тезка отбыл по своим делам, оставив меня беседовать с престарелым историком. Но в тот день, в отличие от предыдущего, в основном говорил Канаутли:

— Если верить нашим Хранителям Памяти, твои предки унесли с собой только те пожитки, которые могли упаковать в спешке, а также скудные походные припасы. А еще они прихватили изображение своего нового злонравного бога: деревянного идола, сделанного наспех, кое-как. Но все это произошло невесть сколько вязанок лет назад, и я склонен предположить, что твои сородичи изготовили с тех пор множество новых, куда более искусных статуй. У нас, в Ацтлане, другое верховное божество, и существует только одно его изображение. Конечно, мы признаем всех других богов и обращаемся к ним, когда возникает необходимость. Тласольтеотль, например, очищает нас от всех грехов, Атлауа загоняет птиц в наши сети, ну и так далее. Но верховное, повелевающее всеми божество только одно. Пойдем, родич, я покажу тебе его.

Мы вышли из дома, и он повел меня по мощенным ракушками улицам, по дороге постоянно искоса поглядывая маленькими, угнездившимися среди сети морщинок лукавыми и проницательными глазками.

— Тепетцлан, — сказал старик, — ты повел себя учтиво или, по крайней мере, проявил сдержанность, не высказав своего суждения относительно нас, оставшихся здесь ацтеков. Но позволь мне высказать догадку: ты считаешь, что все достойные люди в свое время покинули Ацтлан, а остались лишь никчемные лежебоки.

Старик, конечно, угодил в точку. Возможно, из вежливости я и попытался бы придумать какие-нибудь возражения, но он продолжил:

— Ты думаешь, что наши предки были слишком ленивы, безвольны или робки, чтобы поднять глаза к манящему видению славы. Что они побоялись рисковать и, таким образом, упустили возможность изменить свою жизнь. А вот твои собственные предки, наоборот, дерзнули выступить навстречу неведомому, веря, что новый путь в конце концов возвысит их над всеми народами Сего Мира.

— Ну… — промямлил я. — Вот наш храм. Канаутли остановился перед входом в низкое здание, традиционно оштукатуренное измельченными ракушками. Правда, здесь в штука-турку для украшения были вделаны целые, неповрежденные раковины и панцири морских обитателей.

— Это единственный наш храм, и с виду он скромный, но войди внутрь…

Я вошел, воззрился через топаз на находившееся там изваяние и с искренним восхищением сказал:

— Надо же, Койолшауки. Какое великолепное произведение искусства!

— Ты узнал ее? — в свою очередь удивился старик. — А я-то думал, вы давно забыли нашу богиню.

— Признаюсь, почтенный старец, что среди множества наших божеств она почитается далеко не среди главных. Но легенда гласит, что эта богиня одна из старейших, и мешикатль помнят ее до сих пор.

А легенда эта, почтенные братья, состояла в следующем. Койолшауки, чье имя означает Украшенная Колокольчиками, была в числе божественных чад верховной богини Коатликуе, которая уже дала к тому времени жизнь множеству детей, после чего принесла обет целомудрия. Но однажды она таки зачала снова, после того как в ее лоно, порхая, спустилось с небес перышко. Лично мне совершенно не понятно, как перышко может вызвать у кого бы то ни было беременность. Конечно, в древних преданиях сплошь и рядом случаются и не такие чудеса, но, по всей видимости, богиня-дочь Койолшауки тоже отнеслась к рассказу матери скептически. Собрав многочисленных братьев и сестер, она заявила:

— Наша мать навлекла позор на себя и всех своих детей. За это мы должны предать ее смерти.

Однако в этот момент во чреве Коатликуе находился не кто-нибудь, а сам бог войны Уицилопочтли. Услышав эти слова, он немедленно покинул материнское лоно и предстал перед братьями и сестрами уже выросший и вооруженный обсидиановым макуауитль. Он на месте убил злоумышленницу Койолшауки, а тело ее, разрубив на куски, разбросал по небу, где эти липкие от крови ошметки приклеились к луне. Таким же образом Уицилопочтли разделался со всеми остальными своими братьями и сестрами, и все они превратились в звезды, неотличимые от светивших на небосклоне раньше. Этот самый новорожденный бог Уицилопочтли и стал впоследствии почитаться нами, мешикатль, как верховное божество. Что же до Койолшауки, то мы признавали ее божественную сущность, но храмов для нее не строили, статуй ей не устанавливали и праздников в ее честь у нас тоже не было.

— Для нас, — сказал старый историк Ацтлана, — Койолшауки всегда была и останется богиней луны, весьма и весьма почитаемой.

Мне это показалось странным, и я спросил: — А зачем почитать луну, почтенный Канаутли? При всем моем уважении к вашим верованиям, я не могу не заметить, что от луны нет никакого толку, разве что она светит по ночам. Да и то тускло, даже когда она полная.

— Все дело в морских приливах, — пояснил старик, — которые для нас очень важны. С запада наше озеро отделяет от океана лишь низкая каменная гряда. Прилив перехлестывает ее, и с его водами в озеро попадают рыба, крабы и морские моллюски. Потом вода спадает, а многие из морских тварей остаются, причем вылавливать их в замкнутом пространстве неглубокого спокойного озера куда легче, чем в безбрежном море. Как мы можем не воздавать благодарности за пищу, даруемую нам с такой щедростью и постоянством?!

— Но при чем здесь луна? — спросил я озадаченно. — Вы полагаете, что она каким-то образом вызывает приливы?

— Вызывает приливы? Чего не знаю, того не знаю. Но она, несомненно, возвещает нам о них. Когда ущербная луна снова начинает округляться, мы знаем, что в самое ближайшее время произойдет высокий прилив, который принесет нам много пищи. Так что какое-то отношение богиня луны к этому точно имеет.

— Похоже на то, — согласился я и посмотрел на изображение Койолшауки с большим уважением.