— Госпожа, разве это не твоя собственноручная подпись? Она наконец перевела дух и огрызнулась: — Моя, ну и что? Неужто ты и вправду вообразил, будто мое приглашение может предназначаться жалкому нищему оборванцу! Заткни немедленно свой беззубый рот!

После чего снова набросилась на меня:

— А ты, судя по тому, как тебя корежит от хохота, видимо, считаешь, что здорово пошутил? Сознавайся, и отделаешься колотушками. Но если ты сейчас же не прекратишь смеяться, я…

— Видишь ли, моя госпожа, — не унимался старик, — поскольку я узнал в этом письме руку и стиль моего старого знакомца, присутствующего здесь Крота…

— Заткнись, кому сказано! Когда цветочная гирлянда обовьется вокруг твоей шеи, ты еще пожалеешь о каждом вздохе, потраченном впустую. А его зовут теперь не Кротом, а Выполняем!

— Да неужели? А я и не знал. Ну что ж, имя подходящее! С этими словами старик прищурился и посмотрел на меня. Глаза его блеснули, причем не слишком дружелюбно.

Смех мой моментально прошел. — Но в письме, моя госпожа, ясно говорится, чтобы я прибыл сюда в этот час, с перстнем на пальце и…

— На каком еще пальце? — опрометчиво взвизгнула красавица. — А еще притворяешься, старый урод, будто умеешь читать! Перстень следовало спрятать, чтобы потом предъявить как пропуск, а ты, наверное, тащился с ним у всех на виду, по всему Тескоко… Ййа, аййа! — Она заскрежетала зубами и снова переключилась на меня: — Ты хоть понимаешь, во что могла вылиться твоя шутка, дубина этакая? Ййа, оййа, не надейся, что умрешь легкой смертью!

— Как это могло быть шуткой, моя госпожа? — спросил старик. — Судя по этому приглашению, ты наверняка кого-то поджидала. И ты с такой радостью выбежала мне навстречу…

— Тебе? С радостью? — взвизгнула девушка и развела руками, как будто физически отбрасывая всякую осторожность. — Да с таким старым уродом не легла бы в постель даже последняя портовая шлюха! — Она снова напустилась на меня: — Выполняй! Зачем тебе понадобилась эта дурацкая выходка? Отвечай немедленно!

Я наконец успокоился и мог говорить. — Моя госпожа, — промолвил я, стараясь произносить суровые слова по возможности мягко. — Я часто думал о том, что Чтимый Глашатай поступил неосмотрительно, когда, приказав мне служить его супруге Жадеитовой Куколке, велел беспрекословно ей повиноваться, не задавать вопросов и не заниматься доносительством. Однако я человек подневольный. Как ты справедливо заметила, моя госпожа, я не мог разоблачить супругу правителя, не ослушавшись при этом его самого. В конце концов мне пришлось прибегнуть к хитрости: сделать так, чтобы ты себя выдала.

Жадеитовая Куколка отпрянула от меня, беззвучно ловя ртом воздух; ее багровое лицо снова стало бледнеть. Выдавить слова ей удалось не сразу:

— Ты… обхитрил меня? Это… это не шутка?

— Если кто здесь и пошутил, так это я, — подал голос старик. — Я как раз находился на берегу озера, когда некий разодетый, расфуфыренный и надушенный знатный молодой господин сошел с борта твоего личного акали и направился сюда, причем на мизинце его руки в открытую красовался твой перстень, который легко узнать. Такое поведение показалось мне вопиюще нескромным, если не преступным. Я вызвал стражников, чтобы изъять у незнакомца перстень, а при досмотре у него было обнаружено еще и письмо. Я забрал эти вещицы себе и явился сюда вместо твоего любовника.

— Ты… ты… по какому праву… как ты посмел?.. — визжала Жадеитовая Куколка, от ярости брызжа слюной. — Выполняй! Этот человек вор! Он сам сознался! Убей его! Я приказываю тебе убить этого человека, прямо здесь и сейчас, на моих глазах!

— Нет, госпожа, — сказал я по-прежнему мягко, ибо почти начинал испытывать к ней жалость. — На сей раз я тебе не подчинюсь. По той простой причине, что твое истинное лицо наконец-то раскрыто при постороннем. Хватит мной командовать. Теперь, надеюсь, ты больше никого не убьешь.

Красавица быстро развернулась и распахнула дверь в коридор. Может быть, она просто хотела убежать, но когда стоявший снаружи часовой вдруг преградил ей путь, резко приказала:

— Стражник, слушай внимательно! Вот этот нищий голодранец — вор: он нагло украл у меня перстень. А этот бессовестный простолюдин — изменник: он посмел ослушаться моего приказа. Ты должен взять их обоих и…

— Прошу прощения, госпожа, — пророкотал стражник. — Я уже получил приказ от юй-тлатоани. Совсем другой приказ, моя госпожа.

Жадеитовая Куколка от удивления потеряла дар речи. — Стражник, одолжи мне на минутку копье, — попросил я. Тот поколебался, но просьбу мою выполнил. Я подошел к ближайшему алькову, в котором стояла статуя молодого садовника, и что было сил вонзил острие копья ему под подбородок. Раскрашенная голова отвалилась, ударилась о пол и покатилась. При этом обожженная глина разбилась и осыпалась, так что, когда голова статуи, подпрыгивая, ударилась о дальнюю стену, перед нами был лишь голый, поблескивавший череп молодого мужчины. Загадочный нищий наблюдал за этим совершенно бесстрастно, а вот огромные черные зрачки Жадеитовой Куколки, казалось, заполнили все ее лицо, превратившись в настоящие озера ужаса. Я вернул копье стражнику и спросил:

— Ну так что там тебе приказали? — Ты и твой мальчик-раб должны оставаться в твоих покоях, а госпожа со своими служанками — здесь. Вы все будете находиться под стражей до окончания обыска и вплоть до получения дальнейших указаний от Чтимого Глашатая.

— Не разделишь ли со мной заточение, почтенный старец? — спросил я загадочного старика. — Могу предложить тебе чашку шоколада.

— Нет, — сказал он, оторвав взгляд от обнаженного черепа. — Мне велено явиться с докладом к Чтимому Глашатаю. Думаю, что теперь владыка Несауальпилли отдаст приказ о более тщательном обыске, и не только здесь, но и в скульптурных мастерских.