– И что хорошего в том, что приведут? Они, наверное, сами будут как мертвые, так?

– Но умирать они будут со счастьем! И некоторые сумеют воодушевленно повторить слова отваги, которые услышали из моих бессмертных уст.

– Бесполезно все это, — ответил Уилкокс. Посмотрел на воина, который молча слушал их беседу, и приказал: — Олепесаи, отошли его обратно.

– Но я только что прибыл сюда!

– Ты понял, Олепесаи? Отошли его обратно, и мы призовем другого бога.

– Я протестую! — воскликнул скандинав.

– Протестуй сколько хочешь, — отрезал Уилкокс. — Мы напрасно теряем время.

– Обождите! — возопил Браги так отчаянно, что англичанин и масаи вздрогнули. — Нет, о нет, вы не можете меня отослать! Там, наверху, боги давно меня не слушают. — На глазах его выступили слезы. — Они уже слышали все мои стихи. Они начинают хихикать, едва я приступаю к декламации, и уходят, прежде чем я заканчиваю. Хуже всех — Локи, но и сам Один покидает зал, стоит лишь мне войти. О, позвольте мне попробовать уничтожить того бога! И тогда я сочиню великолепную новую оду самому себе, на три часа чтения, преисполненную столь яркой выразительности, что товарищи мои будут слушать ее с почтением.

Уилкоксу показалось сомнительным, чтобы любое существо, будь оно человеком или богом, согласилось три часа слушать оду, сочиненную Браги в свою честь. Но и его положение было достаточно отчаянным, и он решил позволить плачущему богу попытать счастья.

– Хорошо. Поскольку вы все равно здесь, попробуем это использовать. — Он подумал. — Думаю, что прежде всего нужно найти того, другого бога.

– Да хоть сейчас! Уилкокс так и вскинулся:

– Где он?

– В пещере, что наверху в горах.

– У вас поразительно хорошее зрение.

– Боги способны видеть тех, кто им близок по крови.

– Правда?

– Нас не слишком много в мире, — объяснил Браги, — и мы воистину ощущаем свое родство и взимную приязнь. Скажу вам со всем уважением, что вы оба мне отчаянно наскучили.

– Тогда пошли наверх, в горы, — предложил Уилкокс, который испытывал примерно те же чувства к норвежскому богу поэзии. Но тот возразил:

– Известен мне путь много более легкий, смертный.

– Двадцать семь! — взвизгнул Питер Ньоро. — Вокруг нас десятки тысяч британских солдат, а тебе удалось подбить на дезертирство только двадцать семь!

– Время года неудачное, — оправдывался Гермес. — В Эспене еще мало снега, а в Майами идут дожди. — Он пригорюнился. — И еще «Канард» поставил «Куин Мэри» на переоборудование в сухой док… note 6

– Двадцать семь! — повторил Питер.

– Но есть еще одна блестящая возможность, — объявил Гермес.

– Ну?

– Есть. Начиная со следующей недели, «Пан-Ам» предлагает тридцатипроцентную скидку на кругосветные полеты. Питер в сердцах повернулся к Матениве.

– Говоришь, две тысячи коров и быков? Старый мундумугу покивал в ответ.

– Я делаю все, что могу! — захныкал Гермес.

– И твое «все» — меньше, чем ничего! — гулко ответил кто-то из глубины пещеры.

Питер выхватил пистолет и навел его на высокого белокурого человека в мехах, возникшего неизвестно откуда.

– Кто ты такой? — спросил Гермес.

– Я тот, пред кем вы должны упасть на колени. Слушайте и рыдайте!

(Перевод Дм. Раевского.)

Закончив чтение, человек в мехах воскликнул:

– Ну вот! Что вы об этом скажете?

Ответом ему было ошеломленное молчание. Наконец Гермес промолвил:

– Если серьезно, то мне это понравилось.

– Понравилось? — взволнованно переспросил Браги.

– Несомненно, — ответствовал Гермес. — Ненавижу я все эти новомодные штуки. Не понимаю, почему некоторые называют их поэзией — там даже рифмы нет.

– Точнейше те же чувства, что и у меня! — отозвался Браги.

– Между прочим, у вас на голове изумительный шлем. Не пожелаете ли поменять этот шлем на мой котелок?

– Пожалуй, нет, — сказал Браги после некоторого раздумья.

– Даю в придачу свой зонт. Здесь, в горах, дождь может начаться в любую секунду.

– Решено! — воскликнул Браги и снял шлем. Получив взамен зонтик и шляпу греческого бога, сказал благожелательно: — Вижу, ты парень совсем неплохой.

– Но и ты неплох, — ответил Гермес. — А стихи, если они настоящие, я могу хоть всю ночь слушать.