Офицер из строевого отдела только прибыл в Афган и потому в самом деле не знал как. Прапорщик, ломая пальцы офицеру, отобрал у него коробочку, вынул орден, свинтил закрутку и примерил орден к груди Герасимова.

–  Чем дырку делать будем?
– спросил Ступин.

–  Все есть, Саня, не дрейфь… Но сначала положено обмыть… Абельдинов!! Мою личную банку сюда, быстро!

Сержант принес банку с самогоном. Разлили по кружкам. Орден тюкнулся об эмалированное донышко. Чокнулись.

–  За тебя, Валера! За нашу шестую роту!

–  За вас, ребята!

Герасимов вытащил орден зубами. Капли самогона блестели на его рубиновых лучах. Прапорщик порылся в карманах, вынул автоматный патрон и продырявил им китель рядом с первой Звездой.

–  Во! Порядок!
– говорил он, хлопая Герасимова по груди.
– Дважды орденоносец!

Офицер из строевого отдела пил самогон мелкими глотками и морщился.

–  Товарищ старший лейтенант, - сказал Абельдинов, глядя на дно кружки.
– А давайте как-нибудь встретимся в Союзе, напьемся вдрызг и вспомним, как вместе на войну ходили, как высаживались на Панджшер…

–  Встретимся, Абельдинов, - пообещал Герасимов и обнял сержанта.

–  Черт подери, товарищ старший лейтенант… - сломавшимся голосом добавил сержант, отводя глаза.
– Я вообще-то считаю себя мужиком нормальным, но… как бы сказать… в общем…

–  Да ладно, поплачь, не стесняйся!
– разрешил прапорщик Нефедов и положил руку сержанту на плечо.
– С кем не бывает…

–  Жалко, конечно, что вы уезжаете…

Герасимов пошел по кругу.

–  До свидания, Черненко!

–  До свидания, товарищ командир!

Герасимов обнялся с солдатом.

–  Вы только обязательно напишите нам, когда приедете и устроитесь на новом месте. Хорошо?

–  Напишу, Черненко.

–  А правду говорят, что вы будете работать в обкоме комсомола?

–  Правда, Черненко, правда…

–  Давай, командир, держи! Ёпнем по второй, а потом и третий тост, - сказал Нефедов, протягивая Герасимову кружку.

–  Прапорщик, иди спать!
– процедил Ступин.
– Ты уже на ногах не стоишь.

Из медсанбата приковыляли «замок» Гриша Максимов и Гнышов. Оба в синих пижамах. Один с костылем, у другого рука в гипсе.

–  Давай, Курдюк, держись, - сказал Герасимов, обнимая механика-водителя.

–  Счастливо вам, товарищ командир.

–  Баклуха, а ты чего там за спинами прячешься? Иди сюда!

Пулеметчик смутился, порозовел, неуверенно шагнул, вытер руку о хэбэ и протянул ее Герасимову.

–  Прощайте, товарищ старший лейтенант!

–  Не «прощайте», а «до свидания»!
– поправил Нефедов.
– Мы все встречаемся в Союзе. Понятно, бойцы? Кому не понятно, зайти ко мне вечером в каптерку - я объясню доходчивей… Не грей кружку, Максимов! В медсанбате небось уже опух от спирта? А? Черненко, мать твою, где гитара? Давай свою коронную: «Я вернулся с Афгана, извините, что цел…» Или как там ты поешь?.. Абельдинов, быстро утер слезы, что ты как на похоронах?

–  Товарищ прапорщик, пошли бы вы на куй, - отворачиваясь, тихо попросил сержант.

Последний глоток самогона, последние объятия и рукопожатия, последний хлопок по плечу - и все это уже в прошлом, это уже история, которую хочется скорее забыть; это уже не люди, это оловянные солдатики, застывшие где-то внизу, между картонных коричневых гор и пластилиновых танков. Вперед, Герасимов, в Союз, к новой и счастливой жизни! Не оглядывайся, не задерживай взгляд на лицах своих бойцов, не пытайся их запомнить - тебе это ни к чему. Там, в Союзе, это ни к чему. Отмой самогоном мозги от памяти, проветри легкие, прополощи свежей кровью сердце и подставь встречному ветру лицо. И ничего не бери с собой. Ничего.

–  Ты все взял?
– спросила Гуля.
– Вертолет через полчаса.

Они стояли на пороге кабинета, в последний раз оглядывая стол, на котором Гуля когда-то жарила кабачки; диван из составленных автомобильных сидений, на котором они когда-то спали; решетку на окне, которую можно легко поднять и выбраться наружу…

Герасимов почувствовал, как Гуля взяла его руку.

–  А ты помнишь, как мы обмывали здесь твой первый орден?
– спросила она.

–  А как я ревновал тебя, когда ты ушла без меня на Новый год?

Да что ж это с ними! Они обернулись, они пытаются утащить с собой это мерзкое прошлое!

–  Абельдинов, не надо нас провожать, - попросил Герасимов сержанта.
– Вещей почти что никаких… Мы сами дойдем…

–  Эх, товарищ командир, - едва смог произнести сержант, шумно втянул воздух носом и быстро пошел вон из казармы, свернул за угол, добежал до колючей проволоки, спрыгнул в канаву, повалился на сухой и твердый, как камень, бруствер. Лишь бы «сыны» не увидели такой позор. Он же дембель, у него такой же орден, как у Герасимова. Ему нельзя! Нельзя, Абельдинов!