– Софья Николаевна! – позвал он, когда женщина свернула за угол многоэтажки, отягощенная внушительной сумкой с провизией.

Та испугалась так, что готова была в обморок хлопнуться. Поджалась, оглянулась затравленно, накрашенный розовой помадой рот открылся, рука тянется к дамской сумочке, где лежат деньги, документы и почти наверняка газовый баллончик.

– Что?!

– Добрый вечер.

Он старался говорить медленно, размеренно, с ярко различимой доброжелательностью.

– Как вы здесь?..

– Да вот, встретить вас захотел.

– Зачем?

– Сумку позволите?

– Нет, я сама. Это не тяжело.

– Я вас до подъезда провожу.

– Послушайте, – заговорила она чуть решительнее, уже справляясь с первым приступом страха. – Я не знаю, что вы тут делаете, но провожать меня не надо.

Было уже известно, что премии за месяц не видать всему отделению, а еще ходили слухи, что коллектив расформируют, а кое-кого и уволят. А уж про усиленный контроль и говорить нечего; из банка не вылезали мужики с суровыми лицами, которых все очень боялись.

– Ладно, не буду, – легко согласился Маклаков. – Как скажете. Только у меня к вам просьба.

– Извините, я спешу, – сделала она попытку уйти, но он и не таких коз обламывал.

– Не стоит.

– Но это я уж сама решу, без вас.

– А вот этого делать нельзя. Просто опасно.

– Что? – голос ее сорвался до фальцета. – Вы мне угрожаете? Да я сейчас...

Рука ее снова потянулась к сумочке, где, кроме газового баллончика, наверняка лежал сотовый телефон.

– Это вы мне угрожаете.

Маклаков развел руками, показывая пустые ладони.

– Я же прошу только помощи. Чтобы вы помогли не только мне лично, но и всем нам. Вам самой, кстати, в том числе. Помогите мне, ладно? Я вас просто прошу. Пожалуйста.

Мимо прошла пара немолодых людей. Женщина в длинной синей куртке при ходьбе опиралась на костыль с четырьмя ножками. Наверное, после инсульта, судя по прижатой к животу левой руке. С другой стороны к ним приближалась молодая женщина в рыжем пальто с так называемыми «рваными» полами, как будто оно кустарно скроено из шкур животных, хотя на самом деле это было не так. И это обилие народа подействовало успокаивающе.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

Софья Николаевна говорила чуть громче, чем было нужно, явно в расчете на то, что ее услышат посторонние, – а вдруг кто поможет или рядом «случайно» окажутся люди из банка или милиции.

Маклаков посторонился, пропуская женщину в «шкуре».

– Давайте я и впрямь провожу вас до подъезда. Или, если хотите, зайдем в кафе, – показал он на ярко горящую неоновую вывеску метрах в двухстах от того места, где они стояли.

– Нет, говорите здесь.

А она действительно здорово напугана. Он серьезно рассчитывал, что она согласится посидеть с ним хотя бы за чашкой кофе. Разведенка и все такое. К тому же они симпатизировали друг другу, даже романчик намечался.

– Вы видели фоторобот? – спросил он.

– Какой?

– Сонь, не надо, – совсем по-свойски сказал он. – Что мы тут с вами... Давайте не будем. Тем более вы знаете, как я к вам отношусь.

Разведенка. Без мужика. Еще не старая. Бить надо в самое уязвимое место. Или давить.

Она перехватила ручки сумки – тяжелая, ладонь режет. Маклаков быстро нагнулся и забрал, только что не вырвал у нее поклажу.

– Так вы мне поможете?

– Я не понимаю.

– Кто он?

– Ну откуда мне это знать?!

– Сонечка, – укоризненно проговорил он, – зачем вы так со мной? Я же прошу вас. Вы же знаете. Мне очень, очень нужно. И вам, и всем нам. Неужто вы думаете, что я вас обманываю? Да мы все стали жертвами какой-то чудовищной... Я даже не знаю. Понимаете? И вы. И я. Все!

До ее подъезда ходьбы было около десяти минут. В гости Маклаков не попросился. Да его бы и не пустили. Но он получил больше, чем рассчитывал сегодня. Фамилию и адрес человека, которого запомнили его коллеги. Видно, Софу здорово мурыжили, если она не забыла эти данные. Маклаков предполагал, что в лучшем, самом хорошем случае он узнает это завтра. Или не скоро. Очень не скоро. Тогда, когда в этом уже не будет необходимости.

Впрочем, не исключено, что у Софьи Николаевны просто профессиональная память. Столько лет сидеть на этих бумагах, поневоле запомнишь.