Сигнал! Я с облегчением распрямляюсь, вслед за остальными бреду с поля. Вдруг чья-то рука легла мне на плечо. Я обернулась – Громила.

– Ну-ка, смотри мне в глаза.

Он глядит на меня внимательно. Мне безразлично – ну пожалуйста, посмотрю, раз тебе такой каприз взбрел в голову.

– Закрой глаза. Теперь открой.

Он толкнул меня вперед. Я едва удержалась на ногах.

Сегодня у меня есть кое-что для Бины. Она уже почти не встает, часто кашляет. Наверное, долго и не проживет. Но я теперь приноровилась, надо же хоть какие-то выгоды извлекать из своей независимости – вчера давали на ужин галеты, наверное, на каком-нибудь корабле у НЗ срок годности вышел. Галеты сладковатые. Я выменяла на свое колесо парочку для Бины. У Кими – она все равно все знает, а другим открываться рискованно.

Странно, сегодня Кими не видно. Где это она, интересно…

Я вытащила из-под подушки галеты. Пробралась в угол барака, к Бине. Она лежала с закрытыми глазами, но вроде бы, не спала. Я осторожно прикоснулась к ней.

– Бина… Бина, это я.

Девочка открыла глаза и смотрела на меня как-то безразлично. Я почувствовала, как комок подступает к горлу.

– Бина, вот смотри… это тебе.

Бина посмотрела равнодушно на галеты. На верхней губке ее блестел пот.

– Не хочу, – сказала она, – пить.

Я напоила ее, сдерживая слезы. Потом поплачу, позже. Так привязалась к девчонке, с ума сойти… Нет, не выжить ей здесь. Никак. Даже и думать нечего. Два дня еще проживет, или неделю.

– Может быть, все-таки немножко… погрызи, а? Они полезные.

Бина только головой помотала и закрыла глаза. Я хотела встать, но она вдруг произнесла слабо и отчетливо.

– Не уходи.

Я взяла ее ручонку, положила к себе на колени. Стиснула зубы, чтобы не плакать. Бина уже неделю болела, но мне все казалось, что это так, это пройдет… И вот только сейчас я поняла, что болезнь эта – последняя.

Встретит ли ее кто-нибудь там, за чертой? Почему-то мне казалось – встретит. Не могу представить, чтобы там ничего не было. Или это мозг так защищается от невыносимой душевной боли?

Дверь барака вдруг распахнулась. Вошел Громила, за ним еще двое ханкеров, и за шкирку Громила тащил Кими. Адоне-творец, в каком она виде! Похоже, ее долго и основательно били…

– Ну, показывай! – громогласно приказал ханкер. Все в бараке затихли. Кими прошла несколько шагов, пошатываясь, уставилась на мою пустую соту. Ткнула пальцем.

– Тут… не знаю.

Я вскочила.

– Кими, ты меня ищешь?

Кими вздрогнула от звука моего голоса, как от удара и опустила голову.

– Иди сюда, – приказал мне Громила. Деваться было некуда. Я подошла к ханкеру. Он сразу схватил меня за плечо, а все защитные рефлексы у меня давно атрофировались…

Правда, если надо, я из этой позиции легко смогу его уложить. Но вот надо ли?

– Ты вчера выменяла галеты на колесо? – поинтересовался Громила.

Ага, вот, значит, в чем дело. Кто-то увидел, подсмотрел, сообщил… А может, сам Громила заметил, мы же на улице менялись. Ну и выбить из бедной Кими правду оказалось совершенно несложно. Девочка, видимо, и имени моего до сих пор не выучила. Но я буду врать до последнего, слишком уж страшно, если они узнают, что я обхожусь без сэнтака…

– Нет, – сказала я, – что вам наговорила девочка? Вы же ее били, она вам все, что угодно, скажет.

– Да вот же они, – Громила выхватил у меня из кармана галеты, которые так и не взяла Бина.

– Это мои вчерашние.

– Неправда, ты сожрала свои, я видел.

Вдруг к нам подошла Дерри – страшно бледная и еще более некрасивая, чем обычно. Заговорила взволнованно.

– Эти галеты я ей отдала… для больной девочки. Это мои галеты. Она вчера съела свою таблетку, я сама видела!

Широко раскрытыми глазами я смотрела на своего вечного врага. Дерри бросила на меня взгляд – словно извиняющийся, виноватый. Громила смотрел на нее со сложным выражением, как смотрят на клопа, размышляя, раздавить его тапком или прямо ногтями. Потом он развернул меня лицом к двери и толкнул вперед.

– В штрафной сарай.

До полуночи я исправно изображала ломку. Сэнтака мне, конечно, не дали, и теперь следовало делать вид, что я без него помираю. Я громко стонала, делала вид, что меня вот-вот вырвет, металась по сарайчику. Но потом меня как-то сморило… не выдержала. Вроде бы настроилась просыпаться каждые пятнадцать минут, чтобы постонать, но не получилось. Видно, совсем психика у меня ослабла. Задрыхла я крепким здоровым сном, и разбудили меня первые утренние лучи, просачивающиеся сквозь щели сарая.

Я села и, вспомнив о фальшивой «ломке», громко застонала. Дверь приоткрылась, и какой-то мелкий ханкер просунул миску. Утренняя похлебка. Как бы не из червей… Но жрать ужасно хотелось, и я быстро опустошила миску, прикусывая черный хлеб. Потом только вспомнила, что при ломке и жрать не очень-то хочется… поздно.

Странно… на работу меня не погнали. Очень, очень нехороший знак. Я даже перестала притворяться. Спасибо, конечно, Дерри… даже не думала, что ты способна на такой поступок! И ведь не то, что просто не заложила меня, ведь никто тебя за язык не тянул… Выйти, смело сказать – на это действительно нужно решиться.