Шрифт:
И еще – у нас было чувство, ясное, четкое ощущение, что мы не одни. «Значит, мы не одни, значит, кто-то невидимый с нами». Мы считали это Божественным Присутствием. Кто-то из Светлых Братьев почтил своим присутствием наше общество. Другие, возможно, считали, что это сам Сатья Саи наблюдает за нами. Или среди нас присутствует дух Даниила Андреева.
Мы были обречены на это общество. Мы были больны им. И в этот день наша жизнь изменилась бесповоротно.
Я помню, как вернулись домой на следующий день, и как я встала с уверенностью, что теперь все будет иначе. Ведь у меня есть Настоящее Дело! Я вела ребенка в садик и размышляла, чем же я могу быть полезной такому замечательному обществу… надо написать статью в ту газету, и еще в эту… надо еще с тем-то связаться. Может быть, вот эти-то заинтересуются?
Правда, потом я передумала писать. Пока не о чем. Ведь никаких дел еще нет, только планы. У дедушки Тимофея я сама еще не была… А что писать о том, что будет – или не будет…
Все равно приподнятое, восторженное настроение держалось несколько дней. Потом оно как-то прошло. Ведь мы жили тогда за 400 км от Франкенека. Александр уже жил своим Делом, жил делами общества. А мы… мы постепенно снова погрузились в будничную рутину.
В бытовые заботы, ссоры (отношения в семье давно не ладились), в детские болячки и прочие проблемы. Когда подошел срок второго собрания общества «Роза мира», нам уже как-то и ехать не хотелось. Мы сами уже не понимали, зачем эта церковь, что за ерунда. Атмосфера забылась, и непонятно, что же там такого привлекательного… Но мы все же поехали.
И снова Александр разворачивал перед нами сияющие перспективы. Мы будем строить церковь! Он искал подходы к бургомистру Мюнхена. Сейчас самое главное – получить разрешение, а там уж видно будет. Тогда же Александр дописывал свою музыкальную мистерию «Роза мира» и собирался ехать с ней в Россию. Попутно были задушевные разговоры, песни под гитару, импровизированный концерт, обмен «духовным» опытом.
Потом снова – домой, снова быт и обыденная, серая жизнь, в которой нет места сияющей розамиристской феерии. Снова ссоры, непонимание, обиды… Не хочу подробно писать о наших проблемах, это все-таки дело духовника, скажу лишь, что проблемы эти были очень серьезными. Были попытки развода… семейная жизнь представлялась нам обоим какой-то страшной беспросветной мукой.
Так продолжалось довольно долго. Собрания были отдушиной, проблеском ослепительного света в нашей жизни – материально обеспеченной, но духовно непереносимой. Мы ощущали присутствие Божественного. Мы наперебой мечтали о будущей Церкви, проектировали ее все вместе. В практику вошли медитации – все садились вокруг горящей свечи и каких-то странных символов, закрывали глаза и – кто во что горазд. Медитировать-то толком никто не умел. Ходили гулять. Ивановки наши на виду у всех бегали босиком по снегу и обливались водой из ведра. Много разговаривали. В общем, все было замечательно! Самая большая роскошь – роскошь человеческого общения. Все наслаждались этой роскошью, как могли. Александр задавал тон и создавал у нас впечатление, что мы делаем Настоящее Дело. По крайней мере, вот-вот, уже сейчас начнем его делать! Вот сейчас… вот напишем еще письмо бургомистру… вот еще подождем…
Но делом занимался один Александр. Он съездил в Россию, и поставил в Иркутске свою «Розу мира» (позже наши ребята помогли ему выпустить ее на СД). Познакомился заодно с вдовой Д. Андреева Аллой Александровной (кстати, замечательная женщина! И в отличие от своего мужа, настоящая православная) Пригласил ее к нам в гости. Ну, и еще в его жизни произошло много важных событий.
Кое-что случилось и в нашем обществе. Н., наш бард, принес «Анастасию», мы все прочитали ее и восхитились… Приезжал на встречу с нами тот самый целитель– саибабист, Евгений Авербух… ну и другие события.
Какой-то общей теоретической концепции у нас не было. Устав никто толком даже не помнил, к нему относились как к чистой формальности. «Роза мира» не являлась нашей Главной Книгой, как и ни одна другая книга или учение не были для нас главными. Мы были Сами По Себе.
Единственное, пожалуй, что у нас декларировалось вслух – это Любовь. В. всегда с удовольствием рассуждал о Любви. Бог есть Любовь. Любовь есть объединяющая, цементирующая сила мироздания. Не любить легко, а любить трудно – давайте любить друг друга. Мы любим друг друга, и это главное. В «меморандуме», подготовленном им для интернета, значилось «создание школ, в которых ученики будут учиться любить друг друга на практике» (к счастью, мы вовремя заметили это весьма двусмысленное выражение). И еще – из поучений В., которые он мне выдал, когда узнал, что я посещаю интернетовский форум и принимаю участие в дискуссиях (с его точки зрения, это исключительно вредное занятие, и он всячески меня убеждал оставить его): Надо ЛЮБИТЬ, а не дискутировать!
Поэтому и в обществе у нас главным считалась Любовь. Друг к другу. Нет, не в пошлом смысле, разумеется. В самом высоком. Любовь – это значило никогда не говорить ничего дурного («не распространять негатив» – типичное выражение), ничего и никого не отрицать, никогда не спорить (спор, дискуссия – это нарушение принципа Любви). У нас проводились «литературно-музыкальные» вечера, и на них часто, наряду с действительно интересными выступлениями Н., семьи В., выступали доморощенные поэты с неграмотными стихами, безголосые певцы, у которых нельзя было ни слова понять – но все очень терпеливо слушали. Ведь показать даже, что слушать это скучно – это нарушение принципа Любви. В информационных письмах разрешалось писать только положительную информацию (негатив не нужен!) Любимый критерий оценки: в твоем романе я не почувствовала Любви. В этом письме не было Любви.
Правда, как мы увидим позже, кое-кого все же приходилось, так сказать, осаживать. Но при этом принцип Любви вполне можно было не нарушать.
(к сожалению, В. неизвестен один из основных признаков тоталитарной секты – love bombing, бомбардировка любовью – так вот он у нас присутствовал в самой полной мере).
У меня стало созревать ощущение, что в обществе что-то не так. Именно то, что мы, такие горящие жаждой деятельности, вынуждены жить серой личной жизнью от собрания до собрания. Конечно, все мы живем в разных концах Германии, но неужели нельзя как-то нас организовать, чтобы мы все могли принимать участие в Великом Деле? Чтобы мы не cуществовали, как обыватели, а жили яркой, наполненной, интересной духовной жизнью.