Другие протянули чуть дольше, испепеленные радиацией или разорванные на куски взрывами. Третьи умирали медленно, вышвырнутые в космос, кашляя кровью, превращавшейся в розовый лед перед их замерзающими взглядами, или же неожиданно теряли вес, и земля уходила у них из-под ног, а атмосфера уносила их прямо в вакуум, словно тент, сорванный ветром…

Некоторых из них я еще мог спасти; те устройства, с помощью которых я производил бомбардировку, еще могли всосать их и вытянуть их сознание для передачи на надежное хранение даже тогда, когда их тела уже горели или замерзали. Но это было бы впустую потраченным временем.

– И вы оставили их?

– Да.

– И наблюдали за ними?

– Да.

– Ведь они сами решили остаться.

– Именно так.

– А вы спросили у них разрешения на то, чтобы фиксировать их смерть!?

– Нет. Уж если они согласились с тем, что я их убью, то запись, наверное, как-нибудь простили. Я объяснил им все заранее, но это предупреждение спасло лишь нескольких человек. Впрочем, признаю, мои действия вызвали тогда резкую критику. Некоторые считали их жестокими.

– А вы сами как чувствовали? И что?

– Сочувствие. Сострадание. Отчаяние. Восторг. Осознание себя богом. Чувство вины. Ужас. Ничтожность. Удовлетворение. Власть. Ответственность. Горечь. Отвращение.

– Восторг? Удовлетворение?

– Это наиболее подходящие слова. В разрушении, в разрушениях такого масштаба, неизменно присутствует восторг. А что касается удовлетворения, то я действительно ощущал удовольствие от того, что некоторые из осужденных на смерть, умерли по собственной тупости, умерли, потому что имели глупость верить в каких-то богов, в какую-то несуществующую послежизнь. Правда, одновременно я ощущал и ужасную горечь за них, потому что они умирали в неведении, вознося хвалы своим глупым кумирам. Я чувствовал удовлетворение и от того, что поле, оружие и датчики работают именно так, как и предполагалось. Чувствовал удовлетворение, так несмотря на сомнения, я действовал в соответствии с моими обязанностями, принимая на себя полную моральную ответственность за все происходящее в столь неординарных обстоятельствах.

– Так именно это сделало вас достойным управления миром в пятьдесят миллиардов душ?

– Именно. Я попробовал вкус смерти, Циллер. Когда я сражался бок о бок со своим близнецом, и тот погиб от выстрелов, я перечувствовал за эти микросекунды смерти все: саму смерть, каплю за каплей, всю жизнь, мгновение за мгновением, кусок за куском, воспоминание за воспоминанием, и этот ужасный конец, когда затухающая жизнь борется, отступает, пытается спастись, пугается, перегруппировывается, давит и, наконец, уходит, из последних сил стараясь сохранить свое «я». А потом становится уже больше нечем жертвовать, некуда спешить и некого спасать.

В конце концов, все уходит в ничто, в пустоту, распыляется до тех пор, пока не превратится в туман субатомных частиц и энергию хаоса. Мы испытали тогда все, что только можно испытать. Всю путаницу и ужас, гнев и гордость, скорбь и возмущение, каждую их йоту, каждый малейший нюанс. Я действительно, по-настоящему, умирал.

Итак, я уже умирал, и потому могу воспроизвести весь этот опыт в самых точных подробностях в любое время, как только захочу. – Аватар ласково улыбнулся и наклонился к Циллеру с конфиденциальным видом: – Никогда не забывайте, что я вовсе не это серебряное тело, Махрай. Я не физиологический мозг, я даже не попытка искусственного интеллекта, не компьютер. Я Мозг Цивилизации. Мы уже почти боги.

Мы действуем быстрей, мы живем быстрей и более совершенно, чем вы, мы обладаем большим количеством чувств, воспоминаний, подробностей. Мы умираем медленней и тоже более совершенно. Никогда не забывайте, Циллер, что я имел возможность сравнить все способы умереть.

Аватар умолк на мгновение. Орбита мчалась над их головами, и в глазах ничего не оставалось, кроме мерцания и блеска. Впечатление от скорости было колоссальное. Циллер посмотрел вниз – звезды будто остановились.

Он прикинул кое-что в уме еще до того, как они зашли в модуль. Их скорость относительно Орбиты была около ста десяти километров в секунду. Модулю потребовался бы целый день, чтобы обогнуть весь мир, в то время как длительность путешествия Хаба не превышала и двух часов от одного порта до любого другого.

– Я видел, как умирают люди в самых чудовищных и невообразимых деталях, – продолжил аватар. – И я чувствовал за них. А вы знаете, что на самом деле длительность субъективного времени измеряется минимальной продолжительностью отдельных мыслей. За секунду умирания человек – или челгрианец – может испытать от двадцати до тридцати чувств и мыслей. – Глаза аватара блеснули, и он приблизил свое лицо к лицу Циллера на ширину ладони. – Тогда как у меня за то же время – миллиарды! – прошептал он и улыбнулся, и от этой улыбки Циллер стиснул зубы. – Я видел умирание этих идиотов миг за мигом, долгие миги, и в то же время следил за собой, убивающим и полностью занятым этим процессом. Для такого существа, как я, убить человека или вас, Циллер, дело примитивное и, как я обнаружил, отвратительное. Поскольку мне не надо представлять себе, что такое умирать, точно так же не надо представлять себе и убийство, Циллер – потому что я уже делал это, и могу вам сказать, что это самое гнусное, бесчестное и всеми ненавидимое на свете дело.

Поэтому, и вы можете теперь понять меня, я решил, что давно заслужил вполне достойную отставку. И я проживу остаток моего существования здесь, на Мэйсаке, и буду длить его до тех пор, пока я нужен и пока могу смотреть с подветренной стороны, предупреждая приближающиеся штормы и защищая, как могу, этот гигантский диск с его хрупкими маленькими телами и маленькими мозгами от любой злой силы, которая захочет обрушиться на них, – буду защищать хотя бы потому, что знаю, как легко их уничтожить. И я отдам жизнь, чтобы спасти их, если понадобится. И отдам спокойно и с радостью, особенно зная, что этим заплачу свой долг за то, что случилось восемьсот лет назад на Шестипалой Руке. – Аватар отступил на шаг, широко улыбнулся и склонил голову набок. Вид у него был такой, будто он только что обсуждал меню какого-то банкета или проект новой подземной трубы. – У вас еще есть вопросы, Циллер?