— А какой ствол сильнее? — спросил Милз.

— Это уж как у кого… Инстинкт, охраняющий «мой организм», нередко отступает перед другим — «мое потомство». Особь сама недоедает, чтобы накормить детенышей. Она подвергает себя риску нападения врага, но отвлекает беду от малышей. Известно, что в некоторых случаях животное идет даже на самопожертвование, вступая в заведомо неравный бой, чтобы спасти ядро стаи — беременных самок и беспомощное потомство. Эмоции этого ствола очень часто берут верх над инстинктами личного самосохранения. Вспомните фон полового влечения на голограмме Буля. Все было оттеснено — голод, жажда, страх перед соперником.

Словно давая время ученым разобраться в изображении, Минерва выделяла и укрупняла отдельные ответвления второго ствола:

— Вот характерные эмоции этой группы: привязанность, дружба, нежность и многие другие, не имеющие отношения к личному самосохранению. Одни из них долговечны, другие кратковременны. Как быстро исчезает чувство голода после насыщения, так угасают и эмоции, сопутствующие половому влечению или родительской опеке, после того как отпадает их необходимость для продления рода.

Минерва еще раз очертила массивные, подвижные образования, которые только условно можно было назвать «стволами», и заключила:

— Каждая эмоция служит сохранению либо особи, либо всего вида. Эти два типа самосохранения определяют поведение всех животных и помогают им удовлетворять свои потребности. Но не только они! Не одними инстинктами вооружено живое существо. Чем выше поднимается оно по эволюционному эскалатору, тем сложней становится у него особый аппарат интеллекта — способность соображать, учиться, накапливать опыт, приспосабливаться к необычным обстоятельствам. Мы видели, как энергично работали эти высшие ступени мозга в коре больших полушарий у собак и антропоидов. Эти два комплекса — инстинктивный (будем называть его для краткости «Инс») и интеллектуальный «Инт» — автономны и в то же время неразрывно связаны. Из их взаимодействия и складывается высшая нервная деятельность. Думаю, что особенно наглядным это станет, когда мы обратимся к человеческим голограммам.

— Пора! — сказал Лайт. — Пора переходить к людям.

Дик-первенец оказался незаменимым помощником. Получив задание разобраться в причинах неудач с витагеном, он не вылезал из отдела биосинтетики. Он проанализировал весь материал, накопленный ДМ за годы предыдущей работы, и в буквальном смысле влез в пекло. Герметические камеры, в которых под высоким давлением и при критических температурах создавались молекулы будущего материала, до появления Дика оставались зонами, недоступными для прямого наблюдения. Только показания приборов и полученное вещество позволяли судить о невидимых процессах. Дик решил, что не справится с задачей, если не поймет, как ведут себя атомы разных химических элементов в необычных сочетаниях и в экстремальных условиях.

«Мне нужно узнать, — сказал он, — что мешает им соединяться в молекулы, возможность которых доказана доктором Лайтом».

Он вторгался в такие зоны, где обтягивавший его эрзац-витаген не выдерживал адской жары и обгорал. Дику приходилось часто «переодеваться». Когда выходили из строя его органы чувств, он сам себя ремонтировал, усиливал надежность отдельных узлов и снова лез в какой-нибудь котел.

— А ты назвал мою мысль о его создании сума сбродной. — Лайт кивнул в сторону Дика. — Разве он не заменил нам Торна?

— Если бы только Торна, — откликнулся Милз.

— Дик в роли лакея… Дэви падает все ниже, — с искренней грустью сказал Лайт.

— А он думает, что возвышается…

***

Усилия Дика заметно ускорили решение старой задачи. Наконец-то появились первые клетки, обладавшие заветными свойствами. И как часто бывает, когда приходит настоящая удача, за ней последовали другие — витаген стал реальностью. Новая, неведомая природе живая ткань принимала предписанные ей формы, превращалась в мышцы, хрящи, кости… Из нее уже можно было строить живой организм. Но какой организм? С чего начинать?

Над этим вопросом до сих пор не задумывались ни Лайт, ни Милз. Было не до того. Да и сам вопрос казался второстепенным, — был бы материал… Теперь же, когда налаженная Диком установка начала выдавать витагенное сырье в количествах, достаточных для любого эксперимента, ученые почувствовали себя захваченными врасплох.

Они сидели у экрана, на котором демонстрировался процесс синтеза витагенных структур, и не могли удержаться от радостных улыбок.

— Поздравляю, Гарри, ты на пороге полной победы.

— Не зли меня и не приписывай лишнего. Можем поздравить друг друга. Но знаешь, Бобби… — Светлая улыбка на лице Лайта сменилась другой, смущенной, чуть растерянной. — Мне стало страшновато.

Признание было неожиданным. Всегда отважно смотревший в будущее, насмехавшийся над робостью мысли и боязнью конечных выводов, Лайт вдруг испугался. Чего?

— Ты шутишь, Гарри. Ведь мы шли к этому. Ты вел нас, не зная сомнений. И теперь…

— Не обращай внимания… Могу я себе позволить минутную слабость?