Панфилов присел на оглоблю и закурил, и к нему осторожно подошел священник. Гошка подвинулся и кивнул ему, священник осторожно опустился рядом, и их осторожно окружили.

Гошка предложил ему сигарету, но он сказал:

– Прошу прощения, я не курю.

Честно говоря, Памфилий первый раз в жизни разговаривал со священником. А вокруг стояли и слушали люди, и как-то не верилось, что это белогвардейцы. Неужели все дело было в том, что им дали риса?

Священник сказал:

– Наши женщины считают вас падшим ангелом, простите.

Гошка был обидчивым и потому считался грубым.

– Почему падшим?
– опросил он.

– Падшим, потому что… - ответил священник, нажимая на букву "о", - прошу прощенья… вы неверующий… атеист…

– А тогда почему ангелом?

– Ангелом за доброту.

"Неужели все дело в рисе, - опять подумал Гошка, - эх, жизнь, будь она проклята".

– Почему же это я неверующий?
– оказал Гошка.
– Я верующий, только по-другому. И еще я верующий в человека.

А вокруг стояли молодые мужчины, которым было самое большее год - полтора, когда их привезли сюда в Маньчжурию. А вот священник оказался бывшим казачьим офицером, и стал расспрашивать о Москве, об улицах, о площадях, а вокруг стояли молодые мужчины в чужой форме и курили, курили и мотали головами, как лошади, потому что отдували дым в сторону, чтобы он не попал на Памфилия, и все время глотали и глотали, и кадыки у них ходили, как поршни, как будто бы они все не могут никак проглотить эту проклятую рисовую кашу, и глаза у них блестели, как догорающие поленья от колючих козел под черными котлами.

– А извозчики в Москве есть?
– спросил священник.

– Нет, - сказал Памфилий.
– Теперь у нас такси марки М-1.

– А ресторан "Яр" сохранился?
– спросил казачий офицер.

– Нет, - сказал Гошка.
– Там теперь клуб летчиков.

Впрочем, нужно рассказать, как Гошка познакомился с Фитилем.

Ночь на окраине. Ночь. Снег накрыл все, звуков нет, и хочется писать по-старинному. Потому что слышен вальс Крейслера.

Откуда Крейслер в новогоднюю маньчжурскую ночь? Это какой-нибудь хмельной солдат поставил патефон. Нет, не патефон, а виктролу - так ее называли местные русские, от фирмы "Виктор", а не "Патэ", как у нас. И это был какой-то другой мир, где у русских были не паспорта, а "вид на жительство", который потом наша консульская комиссия меняла на советские паспорта, и Панфилов читал в комендатуре биографии, наполненные тоскливым ужасом: "Я родилась в 1925 году в Дайрене, окончила в Харбине католическую гимназию Бржозовской и поступила в заведение мадам Симанжонковой, проработала там два года, заболела аппендицитом и была уволена. С тех пор работы не имела".

Прелестная девушка с круглым русским лицом и отличной бунинской речью. Аппендицит - это сифилис. А с венерическими болезнями не держали. Японские офицеры на редкость чистоплотные люди. У них даже в уборных такая чистота, что хоть операцию делай, а в стеклянном полушаре цветы вишни или хризантемы, как на бронзовой медали в честь победы над Наманханом - так, кажется, они называли Халхин-Гол. Они объявили, что Ниппонская армия там одержала победу благодаря покровительству богини Аматерасу, а мы знаем, что было все как раз наоборот, А вообще японские офицеры очень аккуратные люди. Что там цветы в уборных, у них и публичные дома были в большом порядке - маньчжуры могли ходить только в маньчжурские дома, а японцы могли ходить в японские, русские, корейские и маньчжурские, но не ходили, потому что в японских домах были и маньчжурские, и корейские, и русские девушки. Серое бетонное здание, с крышей, как у пагоды, и называлось это - храм небесной радости, кажется, девятого района - так именовались эти дома. А после посещения обязательно профилактика - тюбики с дезинфицирующей мазью. Их находили во всех казармах среди других лекарств.

В комендатуре был ленинградец, длинный парень, тощий как фитиль, младший лейтенант медицинской службы, его так и звали - Фитиль, имени его никто не запомнил. Очень он восхищался медикаментами, всюду их отыскивал и просил переводить названия и назначения, а медицинских терминов никто не знал, поэтому он приставал к эмигрантам. Медикаменты были хорошие. Например, йод - не в банках, как у нас, а в стеклянных палочках с ватным тампоном на конце. Обломаешь кончик, тампон намокнет, и обрабатывай рану, как кисточкой, прелесть. Или такие черные таблетки, которые надо глотать, если живот болит, - сразу проходит. Или такие длинные ампулы в картонных лунках. Фитиль спрашивает Гошку, тот не знает, спрашивает у эмигранта, тот отвечает - это невротин, на нервы действует. Фитиль прямо накинулся на этот невротин, набрал сто пачек. Спрашивает у этого старика эмигранта:

– А в каких дозах его применяют и в каких случаях? Старик ему отвечает:

– В каких дозах - этого я не знаю, а применяют его против обморока, когда используют чайники.

– Какие чайники?

– Ну, какие чайники, обыкновенные, - объяснил старик.
– С длинными носиками. Кладут человека спиной на наклонную доску головой вниз и из чайника льют в нос воду, настоянную на перце, или мыльную воду. Потом у человека наступает обморок. Тогда ему делают укол невротина.

– А дальше?
– опрашивает Фитиль.

– А дальше можно начинать все сначала… Но вода с перцем это не так плохо. Гораздо хуже просто теплая вода.

– …Почему?
– сипло спрашивает Фитиль.

– Потому что от воды с перцем почти сразу обморок, а от теплой воды не сразу, и это хуже всего.

– А от фашизма ампул у них нет никаких?
– спрашивает Фитиль.

– Фашизм - это в Италии, - говорит старик.
– Здесь это по-другому называли.

– Мне лично все равно, как его называли, - говорит Фитиль.
– А так же тем, кого этими чайниками…

– Ну да, конечно, - говорит старик.
– Или тем, кого на салазки ставили? Не слышали?

– Нет, - говорит Фитиль.

– Нет, - говорит Памфилий.

Старика вызвали, потому что он был опытным механиком. В Маньчжурии он остался, когда построили КВЖД, в начале века. Его позвали открыть сейф в жандармском управлении. Он, когда узнал, в какое его здание зовут, чуть сознания не лишился и все бормотал, что он ни в чем не виноват. А если не виноват, чего трясется, никто сначала не понимал, а теперь начинали понимать.