А тут еще смерть отца, и водворение матери в "Сосны", и возникшее после этого чувство одиночества, неприкаянности, тоска по собственному углу; быть может, эта тоска и воплотилась теперь в проекте жилого дома – дома, напоминавшего ему счастливый семейный очаг, который у него был и которого он лишился...

Мысли его вновь обратились к проекту; положив сигарету, он стал рассматривать чертеж. Но тут послышались беспорядочные шаги нескольких человек, у две-РИ щелкнул выключатель, и в ярком свете разгоравшихся под потолком люминесцентных ламп он увидел Эбби, Нину, винса и Трой Остин.

Он отложил было карандаш, но тут же раздраженно схватил его снова.

– Мы за вами, – сказала Трой.

– Нечего тебе сидеть тут, Рафф, – добавил Эбби.

Рафф пробурчал:

– Я должен закончить сегодня.

– Ну, кончайте скорей; мы подождем, – сказала Трой Остин. И затем, обращаясь к Эбби и Винсу: – Не покажете ли вы мне плоды ваших трудов? До смерти хочется посмотреть, над чем вы работаете.

Рафф надулся и взглянул на Эбби, который в ответ только пожал плечами и беспомощно улыбнулся.

Возражать было бесполезно. Рафф понимал, что Трой будет вертеться тут и трещать без умолку, так что он все равно не закончит. Он попытался сосредоточиться, но это был напрасный труд.

Трой Остин продолжала болтать, стоя рядом у доски Эбби.

– Ох, Эб, да это просто дивно! Ты становишься заправским мастером!

Дипломный проект Эбби (городской, музей) свидетельствовал о его преклонении перед работами Миса ван дер РОЭ; кроме того, в нем выразился некоторый протест против мрачных и напыщенных бостонских фасадов, памятных Эбби с самого детства.

А Трой уже стояла у доски Винса Коула:

– Послушайте, Винсент, неужели вы думаете, что какой-нибудь городок в Новой Англии захочет построить такую школу? Конечно, это потрясающе, лучше не придумаешь, только едва ли подходит для Новой Англии, а Винс? (Щелчок зажигалки и громкое звяканье браслетов.)

– Именно для Новой Англии, – ответил Винс. – Я уверен, что смогу получить заказы на такие школы, если возьмусь как следует. Тут дело не в одной эстетике. Такое вот современное школьное здание обойдется на двадцать пять процентов дешевле, чем обычная георгианская дрянь, за которую они цепляются.

– Вот что значит проникнуть в психологию янки, правда, Эб? Какая целеустремленность, какое умение истратить с толком каждый доллар. А ведь, как правило, архитекторы – ужасный народ: разорят в два счета!.. (Щелканье замка сумочки и звон браслетов.)

Рафф не выдержал:

– А что, черт побери, вы знаете об архитекторах?

Он бросил карандаш и встал. Нет, о работе и речи быть не может! Эту трещотку в двести лошадиных сил ничем не перешибешь.

– Пошли!

Трой Остин уже стояла рядом с ним, рассматривая перспективный вид дома. Ее тело, голос, запах ее духов атаковали его со всех сторон; предводителем был голос, сдержанный, мягкий, но с отнюдь не мягкими интонациями. переложила сумочку в другую руку, глубоко затянулась и продолжала говорить, всматриваясь в чертеж:

– Ну, кое-что об архитекторах я все-таки знаю. Во всяком случае – о бостонских. Как правило, это шизофреники. Не все, но большинство. По-видимому, это неизбежно, – ведь им приходится творить, заниматься чистым искусством, и в то же время быть бизнесменами. Форменное раздвоение личности.

– А она знает, о чем говорит, – заметил Винс Коул.

– Ну, к вам это не относится, Винсент. Вы не шизоид.

– Серьезно? А почему вы так думаете? – Винс как будто обиделся.

Но Трой продолжала рассматривать чертеж Раффа.

– Эбби, слушай, Эб, ты видел это? Какой поразительный дом! Какая прелесть!..

– Да, – сказал Эбби.

– Так и тянет войти. – Она наклонилась над доской, и ее темные, коротко остриженные волосы заблестели в ярком свете лампы. – Когда глядишь на такой дом, хочется, чтобы снаружи бушевала непогода. Во всяком случае, у меня он вызывает именно такое желание.

Раффу было бы очень приятно, если бы это сказал кто-нибудь другой. Но, услыхав похвалу Трой Остин, он чуть было не усомнился в достоинствах своего проекта.

– А у кого еще вы учились?.. Ну, раньше, чем поступили в И ель? – спросила она.

Он мог бы назвать Уолдо Бикома. Но вместо этого сказал:

– У Морриса Блума.

– Кто это?

Рафф не сдавался:

– Как, вы не слыхали о Моррисе Блуме? Это был величайший архитектор. И он не был шизофреником. Он торговал мясом.

Она рассмеялась.

– Ах, да, конечно. Эб говорил мне. Это ваш отец.

Да. Его отец. Раффу вдруг захотелось рассказать ей (но он воздержался), какой цельной натурой был этот человек, Моррис Блум, который постоянно ездил из города в город, От одного мясника к другому, снабжая их товаром и торговым инвентарем; Моррис Блум, вечно жевавший Незажженную сигару, любивший во время своих странствий поболтать, рассказать анекдот, сыграть в покер и отпускав-ший товар в кредит даже тем людям, которым заведомо нечем расплатиться; Моррис Блум, карманы которого всегда были набиты леденцами для соседской детворы и который мог в канун пасхи сидеть допоздна в своем номере гостиницы в Грэнд-Рэпидс, раскрашивая яйца для малышей какого-нибудь своего старого клиента; Моррис – шестифутовый детина с лицом красным, как мясо, которым он торговал, всеобщий любимец, после смерти которого не удалось собрать и половины нажитого им состояния; Моррис, могила которого была завалена цветами полутора тысяч знавших его мясников Мичигана и Северного Охайо...