Шрифт:
– Тогда Соленый Боб смертельно опасен для всех…
– Нет, генерал. Опасна его кровь. Она нужна мне, чтобы расправиться с Коррадой. Чтобы проклятый палач умер в страшных мучениях. – Виктория закончила, ее прямые черные волосы разметались по плечам, а глаза сверкали неестественным блеском.
Селин понимающе улыбнулся, думая о чем-то своем. Между ними повисла напряженная тишина. Наконец, генерал выпрямился и глядя на Викторию уверенно произнес:
– Я все обдумаю и приму решение, госпожа Виктория. Возможно, что и в этом вопросе мы придем к согласию. А теперь, – он сделал широкий жест, – прошу за мной.
Виктория встала, кутаясь в плащик, шагнула к двери и остановилась. Генерал обернулся и недовольно пробурчал:
– Ну что еще?
Виктория, опустив глаза провела пальцем по столешнице и тихо произнесла:
– Необходимо, чтобы кто-то позаботился о моей торговле… Ваша жена должна получить завтра свои тюльпаны…
Генерал закатил глаза к потолку и устало пробормотал:
– Торговля… Цветы… Джайллар, чем мне еще придется заниматься в этой Империи?
Глава 27
Аттон, положив руку на меч, осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Не почувствовав опасности, он пригнул голову и прошел в зал, заставленный почерневшими от времени столами и лавками. Он не ощутил столь обычного для подобных заведений запаха перебродившего ячменя и прогорклого жира, наоборот – в зале царил густой запах специй и свежей рыбы. За низкой стойкой, опасливо косясь в его сторону, возился с кувшинами худой старик в кожаном переднике, перед самой стойкой попирая внушительным брюхом стол, расположился рослый бородатый воин в полном доспехе. Воин, подергивая себя за длинную рыжую косицу, что-то внимательно разглядывал на своей ладони. Других посетителей в зале не было. Аттон убрал руку с меча, прошел к стойке и опустился на лавку перед бородачом.
Воин, не глядя на Аттона, что-то пробурчал себе под нос и продолжил разглядывать свою ладонь. Аттон немного посидел, поглядывая по сторонам, затем обратился к хозяину:
– Эй, старик, принеси мне воды.
Старик за стойкой вздрогнул, испугано глянул на бородача, и нервно дергая щекой, едва слышно переспросил:
– Господин пожелал воды?
Аттон положил руки на стол и кивнул.
– Да, джайллар, простой воды… Ты ведь знаешь, что такое вода? И чем она отличается от пива? И поторопись…
Старик, судорожно дергая головой, бросился на кухню. Воин глянул на Аттона из-под бровей, довольно улыбнулся и протянул к нему руку. На широкой, как лопата, мозолистой ладони лежала горка зеленоватых бочкообразных семян.
– Вот, смотри. Это семена форелнского остролиста… Очень редкое растение, да… Купил, понимаешь, целый мешочек у бантуйцев… Двадцать монет отдал. Как ты думаешь, примутся? – Бородач говорил с едва уловимым западным акцентом.
Аттон пожал плечами и посмотрел в потолок.
– Я не силен в земледелии.
Бородач с нежностью посмотрел на семена, затем вытащил откуда-то плотный полотняный мешочек и аккуратно ссыпал семена внутрь.
– А я вот люблю в земле ковыряться… Так и мечтаю, как приеду в свой маленький садик и запущу вот эти самые ладони в жирную землю… Наберу полные горсти, и сразу мне станет хорошо. – Бородач вздохнул и печально посмотрел на свои руки.
Аттон, глядя на воина, задумчиво погладил густую щетину на подбородке. К столу шаркающей походкой приблизился хозяин. Он поставил перед Аттоном кувшин и глиняную кружку и поспешно удалился. Бородач притянул к себе кувшин, провел носом над горлышком, поморщился и отодвинул.
– Ты действительно пьешь простую воду?
Аттон придвинул кувшин обратно, налил воды в кружку и сделал глоток.
– Почему бы и нет?
Бородач пожал широкими плечами.
– Ну и Иллар с тобою, пей… Ты ведь Птица-Лезвие, сын Могильщика, не так ли?
Аттон поставил кружку на стол, утвердительно кивнул и спросил:
– А ты, наверное, Патта Москит, сын Семерки?
– Так мы получается знакомы? – Бородач весело улыбнулся. – Твой отец убил моего отца, между прочим… – Быстро добавил он и продолжил, – Хотя это дела давно минувших дней, и никакого зла я на Сорлеев не держу. И к слову сказать, мой старик был страшной скотиной, и вполне заслуживал такой смерти.
Аттон опять молча кивнул. Почему-то он был уверен в том, что сыновья Забринской Семерки были не в восторге от своего предка. Бородач сложил руки на животе, и добродушно усмехаясь, продолжил:
– Твой отец был великим воином. Непобедимым. Лишь проклятым монахам удалось управиться с ним, и то, подозреваю, что без обмана здесь не обошлось… Ты, Птица-Лезвие, надо отдать тебе должное, тоже великий мастер. Я своими глазами видел, как ты расправился с Крэем. С Чудовищем Крэем, убившем шестерых имперских рыцарей обломком кинжала. Он производил впечатление, должен сказать. Когда Крэй бросил в тебя копье, признаюсь, волосы встали дыбом у меня на заднице… – Москит расхохотался, похлопывая себя ладонями по животу.