Шрифт:
Он зарычал от стыда.
На что он растратил сегодняшний день? Какое применение нашел он своему дару? Травил начальника, мелко мстил незнакомому человеку!…
А что в активе? Спасенная кошка?
"Леталя!" - снова зазвенел в ушах победный клич маленького человечка. Да, единственный добрый поступок - спас кошку.
А цветок, брошенный им на стол Мерзликиной? Пошляк! Урод!
…И какой соблазн - убедить себя в том, что все эти убогие проделки были рядом смелых экспериментов, попыткой яснее очертить границы своих новых возможностей! Но себя не обманешь: не экспериментировал он и не разбирался - просто сводил счеты.
День позора! Так вывернуть себя наизнанку!… Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил…
"Да что ж ты за существо такое!
– внезапно возмутился он.
– Даже сейчас норовишь кого-то обхитрить! "Знал бы, где упасть…" Ежедневно надо быть человеком! Ежедневно!"
Любовь ЛУКИНА
Евгений ЛУКИН
ПУСТЬ ВИДЯТ
Каким-то чудом он выбросился из переполненного автобуса - и побежал.
– Помаду стер!… - еще звенело в ушах.
– А губенки не развешивай!… - злобно отругивался он на бегу, хотя от автобусной остановки его уже отделяло добрых полквартала.
– В такси вон садись, с помадой!…
Лавируя между шарахающимися прохожими, он добежал до угла, понял, что все равно не успевает, и метнулся в арку. Контора располагалась на первом этаже, это многое упрощало. Пробежав вдоль стены, он поднырнул под одним окном, под другим и выпрямился у третьего.
Свой брат сотрудник поднял голову, всмотрелся. Отчаянно гримасничая, вновь прибывший припал к стеклу, объясняя на пальцах: открой! Сотрудник встал, отворил створку и, равнодушно предупредив, что это будет стоить полбутылки крепленого, помог перелезть через подоконник.
– Ждут?
– отряхивая колено, спросил вновь прибывший.
– В полном составе, - подтвердил сотрудник.
– И Зоха с ними.
Вновь прибывший расстроился окончательно.
– Вот сучка!
– пожаловался он.
– Копает и копает! Так и норовит под сокращение подвести… А сюда не заглядывали?
– Да нет вроде…
– Ага… - сказал вновь прибывший и вышел в коридор. Бесшумно ступая, подобрался к темному, крохотному холлу, заглянул… Глазам его предстали три напряженных затылка: два мужских и один женский. Трое неотрывно смотрели в проем входной двери.
За их спинами он незаметно проскользнул в туалет, где тут же с грохотом спустил воду в унитазе и, напевая что-то бравурное, принялся шумно мыть руки.
Когда вышел, его уже дырявили три пары глаз. Бледная от бешенства Зоха стояла, уронив руки, причем в правой у нее был плотный листок бумаги, разбитый на две графы: "ФИО" и "Опоздание в минутах".
– Где вы были?
– с ненавистью спросила она.
Он удивленно хмыкнул и оглянулся на дверь туалета.
– В сортире, - любезно сообщил он.
– Здравствуйте, Зоя Егоровна…
– Когда вы явились на работу?
– Довольно рано, - сказал он, с удовольствием ее разглядывая.
– Вас, во всяком случае, здесь еще не стояло…
– Ваш кабинет был закрыт!
– крикнула Зоха.
– Ну разумеется, закрыт, - с достоинством ответил он.
– Я был в кабинете напротив. Если не верите, можете спросить…
Зоха пошла пятнами, круто повернулась и выскочила из холла.
– Ну ты артист… - скорее одобрительно, нежели с осуждением молвил один из мужчин.
Отперев кабинет, он достал работу из сейфа и, разложив на столе, принялся с ликованием вспоминать всю сцену и какая морда была у Зохи. Потом зацокали каблуки, и пухлая рука в кольцах положила перед ним кипу белой шершавой бумаги.
– Что это?
– спросил он с отвращением.
– Срочно, - выговорили накрашенные губы.
– Но я же!… - взревел он, раскинув руки и как бы желая обнять два пустых стола, владелицы которых пребывали в декретном отпуске.
Подкрашенные глаза на секунду припадочно закатились, и это должно было означать, что заказ спущен сверху.
Оставшись один, он некоторое время сидел, багровея, затем треснул ладонью по столу и, непочтительно ухватив кипу белой шершавой бумаги, направился к главному.
– А-а, сам явился?
– зловеще приветствовал его главный.
– Ну расскажи-расскажи, поделись, как это у тебя нос с гробинкой чуть не проскочил…
– Нос?…
– С гробинкой.
– Не может быть!
– хрипло сказал он.
– Ну вот, не может!
– уже нервничая, возразил главный.
– Ты лучше цензору спасибо скажи - цензор на последней читке поймал. С гробинкой, надо же! Был бы жив дедушка Сталин - он бы тебе показал гробинку…
– Я проверю!
– с ненавистью выговорил он и вылетел из кабинета.