— А вы что предлагаете? — спросил Филипп.

— Если останавливаться в гостинице, то лучше в «Центральной». Там у меня есть кое-какие знакомства.

— А вы что, капитан, местный?

— Родом отсюда, десять лет здесь отпахал, пока в столицу не перебрался. Ну так что? «Ловеч» или «Центральная»? Учтите, нам с Дмитрием Сергеевичем еще двести верст с гаком ехать! Принимайте решение быстрее!

— «Центральная» далеко отсюда? — спросил Филипп.

— Вон светофор, видите? Там направо и по проспекту, до следующего светофора. За ним слева и будет гостиница!

— Поехали в ту, что на проспекте! — решился наконец Филипп.

Капитан встал посередине, взялся за лямки обеих сумок, и так цепью пошли они на привокзальную площадь, где стоял «жигуль» капитана. Офицер открыл заднюю дверь:

— Вы, Дмитрий Сергеевич, свою сумку давайте в багажник, ну а вы свою держите на коленях.

Он завел двигатель, повернул зеркало салона так, чтобы ему стал виден Жилин, который понял, что надо делать. Перед первым светофором при выезде на проспект капитан подал в зеркало знак кивком головы, и Дмитрий Сергеевич через куртку с левой руки выстрелил из своего «ТТ» в бок Филиппу. Тот охнул, пуля попала прямо в сердце. Голова упала на грудь, и все тело пошло вперед.

— Держите его ровно! — сказал капитан и повернул машину налево, под железнодорожный мост, на шоссе, ведущее в сторону Москвы. — Выедем из города, выбросим в одном месте.

Пост прошли спокойно, сыграла роль форма офицера милиции. За мостом через реку Вожу спустились вниз, к кустам. Туда и бросили труп Филиппа. Вернулись на трассу. За все это время по ней не прошло ни одной машины.

— Может, пересядете вперед, Дмитрий Сергеевич? — спросил Игорь.

— Да нет, я лучше сзади, здесь попросторней!

— Дело ваше!

Капитан, набрав приличную скорость, повел машину в сторону столицы. Не доезжая Окружной дороги, свернул в лес. В семь утра, открыв ворота в высоком заборе, капитан ввел свою «шаху» на обширный двор внешне невзрачного одноэтажного дома.

Встречать Дмитрия Сергеевича, несмотря на раннее время, вышел сам Рудаков.

— Ну, здравствуй, здравствуй, племянник! Все ли удачно?

— Удачно! Здравствуйте, Николай Степанович! — вздохнул облегченно Жилин. — Не верится, что весь этот кошмар позади!

— Позади? Позади самое худшее, основное только начинается. Завтра же в клинику, на пластическую операцию, немного изменим твою внешность. Пальчики, надеюсь, на прииске не оставил?

— Не оставил! Личное дело уничтожил!

— Вот и хорошо! Под новую личину и документы получишь. Ты у нас теперь будешь Вишняковым Дмитрием, имя оставили, чтобы сам не путался, но уже Петровичем. Давай, Игорек, сумки ко мне в кабинет и на службу, с богом! После дежурства отвезешь племянника в клинику Иосифа Марковича, предварительно созвонившись с ним.

— Понял, Николай Степанович, все сделаю!

— Давай, Игорек, а это, — Рудаков протянул офицеру солидную пачку, — тебе за службу верную. Езжай!

«Шестерка», доставившая Жилина-Вишнякова, ушла по лесной дороге.

Рудаков обнял племянника за плечо:

— Пойдем, Дмитрий Петрович Вишняков, обсудим перед отдыхом дела насущные!

Дядя и племянник вошли в дом.

Сильный порыв ветра распахнул окно и неожиданной для лета прохладой ворвался в комнату Егора Астафьева, который, съежившись на старом диване, спал, укрывшись старым тонким пледом. От этого порыва и проснулся Егор. Он поднялся и сел. Тут же тошнота ударила судорожными рвотными позывами. Астафьев, качаясь, прошел до туалета. Его вырвало. Стало немного легче. Егор посмотрел на себя в зеркало. То, что он в нем увидел, не привело в восторг. На Астафьева смотрела одутловатая, с мешками под глазами и свалявшимися, давно не мытыми космами волос небритая образина. И это был он, Егор Астафьев! Несколько недель беспробудного пьянства не могли пройти бесследно, и Егор тяжело вздохнул. Вернулся в комнату. Он чувствовал, что от него и от его одежды, которую он не снимал с себя за все время запоя, несло псиной. Помыться бы, благо и ванна с горячей водой под рукой, но не было сил! А было одно желание — похмелиться! И как можно быстрее! Все остальное — потом!

Егор осмотрел стол возле окна, вернее, то, что на нем в данный момент находилось. Две пустые бутылки из-под «бормоты», такая же из-под самогона, которую, наверное, притащил вечером его сосед и собутыльник Ваня Хомяк, как все в доме звали пятидесятилетнего пенсионера по инвалидности Ивана Хомякова. То, что они пили вместе, сомнению не подлежало, потому что ни с кем другим Егор просто пить не мог. И это он помнил. Рядом с пустой тарой — какая-то шелуха от сушеной рыбы, мелкие кости, банка рыбных консервов, где осталось немного застывшей начинки. Порезанный черный хлеб, луковица. И стаканы, грязные и так же, как и тара, пустые.