Ситуация Олегу крайне не нравилась. В институте он специализировался на раннем средневековье, а потому детали обстановки времен Первой революции представлял не слишком хорошо, на уровне простого студента истфака, в меру ленящегося выбираться за рамки обязательной программы. Однако то, что он еще помнил спустя полтора десятилетия после выпуска, очень смахивало на нынешние события. Разве что выборов ни в какую Думу в Ростании не объявляли, а введенные в города армейские полки не стеснялись разбираться с бунтовщиками и погромщиками прямо на улицах всеми доступными средствами. Видимо, здесь ситуация оставалась менее накаленной – полугодовой давности разгон демонстрации с применение оружия до сих пор муссировался сочувствующими рабочим газетами как неслыханное кровавое злодеяние и именовался не иначе, как "расстрелом". Не было похоже, что ситуация завершится полномасштабным всероссийским восстанием с миллионами жертв, требующим трех лет настоящей войны для восстановления самодержавия, но все же массовые беспорядки казались вполне неизбежными.

В своем отношении к происходящему Олег разобраться не мог. С одной стороны, его всю жизнь, начиная со школы, учили, что Первая революция, хотя и преждевременная, была вызвана беспримерным угнетением народа самодержавием и его приспешниками в лице консервативных и псевдолиберальных дворянских группировок.

Как примерный гражданин Народной Республики Ростания он никогда не подвергал эту идею сомнению – хотя бы просто за отсутствием интереса к опасной теме. С другой стороны, уже на посту Народного Председателя ему открылось, что любая ситуация с точки зрения первого лица государства может выглядеть совсем иначе, чем с точки зрения токаря на заводе. В его памяти, хотя и потускневший и поблекший под грузом новых впечатлений, снова всплыл Танкоград. Олег вполне сочувствовал работягам некогда весьма обеспеченного секретного города, внезапно оказавшимся перед пустым магазинными полками, но поделать ничего не мог. Разве что вскрыть стратегические запасы. Или взять очередной продовольственный кредит… который, впрочем, ему никто не даст… или все же стоит заслать переговорщиков в Первый национальный Сахары?

Стоп, оборвал он себя. Забудь. Ничто не указывает, что ты когда-нибудь сможешь вернуться домой, а потому те проблемы тебя уже не касаются. У тебя новая жизнь, и нужно приспосабливаться к ней, а не терзаться старыми воспоминаниями.

Итак, ситуация напряженная. Но это следует из газет. Кто сказал, что он понял газеты правильно? Особенно когда из-за цензуры, пусть и по-детски беспомощной в этом мире, никто не рискует высказываться открыто, а намеки он, человек из другого мира, вполне может понять неправильно. А проводить анализ ситуации на основании предположений как-то неправильно. Если я лажанусь, Зубатов меня откровенно не поймет. Меня выставят на улицу и будут совершенно правы. Историк недоделанный, чтобы тебя! Нет, друг милый, похоже, время торчать в кабинете и почитывать газетки прошло. Пора бы тебе и прогуляться как следует по свежему воздуху. Где и как? Надо подумать. Время обеденное, вот посидим в кабаке, а заодно и подумаем…

– Михаил, – обратился он к бледному юноше. – Я схожу пообедаю. Вы пока свободны.

Он натянул пиджак и вышел из своей комнатушки. Кивнув попавшемуся на лестнице милейшему Войлошникову – в ответ тот вежливо прикоснулся к голове, словно поднимая отсутствующий сейчас котелок – быстро сбежал по скрипучим деревянным ступенькам и вышел на тротуар перед флигелем Охранного отделения.

Стояла та особенная погода, когда солнце, уже предчувствуя осенние обложные дожди, светит ярко, но не жарко, а небо наливается глубокой синевой. В вышине неспешно плыли редкие перья бледных облаков. В лицо пахнул свежий ветерок, принеся с собой далекий гомон людей на Тверском, запахи еды, конского навоза и шелест уже желтеющих и буреющих на деревьях листьев. Деревянная дверь особнячка гулко хлопнула позади, и внезапно Олег почувствовал неуместное сейчас чувство умиротворения. Встряхнувшись, он энергично зашагал по брусчатке тротуара.

Ресторанчик – или как они здесь называются? – на Большой Бронной, минутах в пятнадцати ходьбы от управления, он приметил еще пару дней назад, когда обследовал окрестности. Занимающий первый этаж двухэтажного каменного здания, внутри он оказался куда приличнее, чем выглядел снаружи. Хотя народ за столиками сидел в основном в потертой рабочей одежде, еда оказалась вкусной. Пирожки с визигой, суп с головой и хребтом какой-то рыбы – с головизной, как его отрекомендовал официант – и вареная картошка с маслом и парой мясных фрикаделек обошлись всего в тридцать копеек. В этот раз Олег твердо вознамерился исследовать все глубины местной кухни, а потому с утра специально перекусил на скорую руку, чтобы к полудню нагулять хороший здоровый аппетит. Питаться в сомнительных забегаловках надоело, хлеб с колбасой, хотя и вкусные, без малейшей примеси сои, успели приесться, а коллеги все как один, включая юного Михаила, ездили питаться домой и подсказать что-то приличное поблизости не смогли. В трактирчике неподалеку от явочной квартиры, где он жил поначалу, кормили одними щами да пшенной кашей с каким-то сомнительным жилистым, плохо проваренным мясом, а район наемной квартиры в доходном доме в Хлебном переулке, куда он переехал вчера, он еще толком не обследовал.

По бульвару неспешно катились открытые пролетки. Расфуфыренные дамы и девицы с надменной скукой поглядывали на спешащих по своим делам прохожих. Сновали и вопили мальчишки-газетчики. Разносчики пирожков явно соревновались с ними, кто кого перекричит. Олег шел легким прогулочным шагом, засунув руки в карманы и щурясь по сторонам. Городовой на гнедом коне окинул его внимательным взглядом и продолжил обшаривать взглядом толпу. Здесь, возле сыскного управления, концентрация полиции была заметно выше, чем в других частях города, хотя никаких особых мер предосторожности против злоумышленников не предпринималось. Олег уже привычно удивился местной беспечности, оставляющей ключевое полицейское управление почти совершенно беззащитным перед внезапным налетом – политических ли террористов, разбушевавшейся ли рабочей толпы. Учитывая соседство неспокойной рабочей Пресни, усиленные пикеты пришлись бы как нельзя кстати. Впрочем, одернул он себя, не учи дедушку кашлять. Небось, в отличие от тебя, не первый день они здесь обитают, сами знают, от кого и как защищаться.

В твоей родной Ростании тоже, наверное, знали, кольнула его ехидная мысль. Что не спасло ее ни от Первой, ни от Второй революций.

Задумавшись, Олег чуть было не врезался в дефилирующую навстречу девицу в широких пышных юбках, не менее пышной шляпке и под кружевным зонтиком. Та взвизгнула и собралась было лишиться чувств от нападения незнакомого мужчины, но Олег вовремя извернулся, избежав столкновения.

– Прошу пардону, мамзель! – поклонился он, имитируя фразу и выговор одного из встреченных накануне франтов. – Тысяча извинений!

– Нахал! – обиженно заявила девица, гордо вздернула веснушчатый носик и удалилась, всем своим видом выражая искреннее презрение. Олег хмыкнул, провожая ее взглядом, и вдруг насторожился. Что-то в глубине души едва слышно тренькнуло, предупреждая… о чем? О чем-то, что уже не раз отзывалось в нем нехорошей ноткой, неслышной, однако, под грузом новых впечатлений. Что же не так?

Ага, вот оно. Невзрачный серый человечек в котелке и с тросточкой шагах в тридцати позади Олега с интересом изучал тумбу с цирковыми и театральными афишами. Олег сосредоточился. Ну да, точно. Именно это лицо уже мелькало в толпе, когда он только выходил на бульвар. И еще, раньше… три дня назад, в районе старой квартиры. Ну-ка, сейчас проверим.