– Это всего лишь мечта, – выдохнула она.

– Ты о чем? – ласково спросил он, чувствуя, как она уязвима, и боясь задеть ее резким тоном.

– Когда ты попросил меня уехать с Акоры, если ты не сможешь меня сопровождать, и объяснил, что, возможно, у меня под сердцем твой ребенок, я так разволновалась… Я позволила себе… – Она осеклась и уставилась на свои руки.

– Помечтать? Она молча кивнула.

Он накрыл ладонью ее руки.

– Иногда наши мечты – самое лучшее, что в нас есть.

Она шмыгнула носом и вымученно улыбнулась, как бы благодаря его за попытку ее утешить.

– Послушай, Гейвин… ты мне очень дорог. Но когда все закончится – если, конечно, мы останемся живы, – нам придется расстаться.

Тренированная выдержка позволила Гейвину совладать с собой, несмотря на сдавивший его сердце страх. Нет, он ни за что ее не отпустит!

– Почему? – спросил он как можно спокойнее.

– У наших отношений нет будущего. Вспомни, кто ты, а кто я.

– Ты леди Персефона.

Пусть не думает, будто он не знает о том уважении, которым она пользуется! Она грустно усмехнулась:

– Люди называли меня так, потому что видели нас вместе и сделали поспешные выводы.

– Ты так думаешь? А по-моему, они видели, как ты работала бок о бок с ними, помогала им, направляла, поддерживала и ободряла в трудные минуты, успокаивала детей и делала все возможное, чтобы встретить опасность мужественно и решительно.

По ее щеке покатилась слезинка и, серебрясь в лучах солнца, упала ему на руку. Персефона поднялась. Гейвин не стал ее останавливать, но тоже встал, готовый удержать ее, если она выкинет какую-нибудь глупость, например, попытается уйти.

– Вздор! – воскликнула она, сердито вытирая слезы. – Есть одна вещь, которую ты обо мне не знаешь.

– Да, конечно. Я очень многого не знаю, но у нас впереди целая жизнь, мы успеем познакомиться поближе.

Во всяком случае, он так считал. Только бы проклятый вулкан не спутал его планы!

– Если бы я забеременела, то совершила бы ужасную ошибку.

Он взял ее за плечи и встряхнул – очень-очень легко. Дело не только в законе, запрещавшем обижать женщин. Сама мысль о том, чтобы сделать ей больно, приводила его в ужас.

– Не говори так. Ребенок не может быть ошибкой.

– Даже ребенок Дейлоса?

– Дейлоса?

Он перестал дышать и внимательно посмотрел на нее.

– Дейлос был моим отцом, – произнесла она глухим голосом, словно долетевшим из глубокого колодца скорби и стыда.

Гейвина затопила волна облегчения. Он радовался, что она наконец-то доверила ему свою тайну.

– Я думал о такой вероятности.

Она резко вскинула голову и вперила в него потрясенный взгляд.

– Что? Не может быть! Ведь ты не выказал по отношению ко мне никакого осуждения. И потом, ты бы никогда…

– Не стал твоим любовником? Но я же стал им, верно? Естественно, я задавался вопросом, кто твои родители. Ты жила на Дейматосе – острове, который тесно связан с именем Дейлоса, и в конце концов я предположил, что ты имеешь к нему какое-то отношение. Тут нет ничего странного.

Она продолжала озадаченно смотреть на него, и он продолжал мягким тоном:

– Ты с таким упрямством твердила, что у тебя нет семьи. А еще я заметил, как ты удивилась, узнав, что закон, запрещающий мужчинам обижать женщин, на самом деле действует и соблюдается, и что те немногие, кто его нарушает, являются преступниками.

– Ну хорошо. Допустим, ты догадался, кто я, но почему же ты молчал о своих догадках?

– Я не молчал. Я поделился ими… с Полонусом.

– С Полонусом? – Она побледнела и чуть не лишилась дара речи. – Почему именно с ним?

– Потому что Полонус знал Дейлоса. Он находился в числе его сторонников.

Еще одно потрясение! Он крепче обнял ее, чтобы она не упала.

– Не может быть, – возразила Персефона. – Полонус – уважаемый, почтенный… член Совета, твой дядя.

– Все правильно. Он замечательный человек, но в юности, или, как он говорит, в «непутевой юности», он поддерживал Дейлоса, как и сотни других акоранцев, в основном молодых людей.

– Сторонники Дейлоса погибли в схватках с Атрейдисом.

– Погибли воины-предатели, но подавляющее большинство его сторонников помирились со своими семьями. Они вернулись к обычной жизни, а некоторые, такие, как Полонус, даже заняли весьма ответственные посты в государстве.

– Помирились? – Персефона печально покачала головой. – Существовала по крайней мере одна семья, которая не захотела идти на примирение.

– Ты говоришь про семью твоей матери? – спросил Гейвин.

– Да. Она тоже была сторонницей Дейлоса и безгранично ему доверяла. Когда родилась я, ее родные отреклись от нее.