– Прекрасно, а вы? – осведомился вежливый фон Мель.

– Не сомневайтесь, что со мной все отлично, – заверил его врач. – Прошу вас присесть. Великолепная погода сегодня, не правда ли?

– Великолепная, поистине великолепная, – охотно согласился фон Мель, тем паче что это вполне соответствовало действительности. – Однако не соблаго…

– Моя кухарка, – перебил доктор, – весьма сведуща в различных простонародных предметах. Так вот она уверяет, что такая же чудесная погода продержится как минимум неделю. Не правда ли, это замечательно?

– Замечательно, совершенно замечательно, – вскричал фон Мель от всей души. – Однако, сударь, не пора ли…

– Какая, впрочем, жалость, что в Москве теперь дожди, – покачал головой доктор. – Первопрестольную заливает, истинно заливает! А впрочем, пора и москвичам несколько хлебнуть сырости, не все же нам, петербуржцам, в галошах разгуливать! Вы не согласны?

– Абсолютно согласен, – с ноткой сдерживаемого нетерпения закивал фон Мель. – Однако супруга ваша…

Знаменитый доктор вздохнул:

– Да, какая жалость, не правда ли? Достойнейшая была женщина! Прошло уже три месяца со времени нашей вечной разлуки, а я все еще скорблю, скорблю искренне!

И в знак доказательства своей искренней скорби он вынул из кармана носовой платок, пахнущий отчего-то пачулями, и приложил к правому глазу.

Ювелир хотел что-то сказать, однако ощутил, что язык пристал у него к небу и не пожелал шевелиться. И при этом что-то стало делаться с его сердцем – оно странным образом затрепыхалось и запрыгало.

– И, главное, – задушевно продолжал доктор, перелагая платок к глазу левому, – эта святая женщина ни в коем случае не хотела обрекать меня на уныние и скорбь. На смертном одре, сжимая холодеющей рукой мою руку, она умоляла меня жениться, и как можно скорей, едва только минует приличный срок траура. И, вообразите, я нашел свое счастье! Спустя неделю наша свадьба.

– Душевно рад за вас! – вскликнул фон Мель, вновь обретая способность шевелить языком.

Теперь все понятно. Хорошенькая дама по имени Софья – пока только невеста доктора. Видимо, драгоценности – подарок к свадьбе. Наверное, она сочла, что назваться женой в магазине ювелира будет более солидно. Уф-ф! А он уж заволновался было!

– Вы делаете своей невесте поистине царский подарок, – сказал он. – И с вашей стороны было очень благоразумно доверить ей самой выбирать себе украшения. Поверьте, я еще не встречал в жизни мужчину, выбравшего бы вещь, которая совершенно понравилась бы его супруге или невесте. Ваша же прекрасная дама будет довольна вполне. Да она уже и сейчас довольна! О, щедрость – лучший путь к сердцу женщины! Тридцать тысяч рублей, конечно, значительная сумма, но что такое деньги в сравнении с любовью? И, кстати, сударь. Коли уже пошла речь о низменном… – фон Мель деликатно хихикнул. – О, так сказать, матерьяльном… Я несколько задержался, пора уходить, поэтому я просил бы вас рассчитаться со мной как можно скорее. Дела, понимаете ли…

И ювелир даже развел руками, изображая на лице величайшее сожаление: мол, готов беседовать со знаменитым доктором хоть до утра, испытывая от этого величайшую приятность, однако время бежит…

– Рассчитаться? – повторил доктор с непроницаемым выражением лица, сызнова убирая платок в карман. – Какую же сумму вы от меня желаете получить и за что?

– Тридцать тысяч рублей… за парижскую коллекцию… колье, кольца, брошь… – выговорил ювелир, отчего-то вновь ощущая стеснение во всех членах.

– Итак, вы упорствуете в неразумном желании получить деньги? – проговорил доктор.

Фон Мель решил, что ослышался:

– Упорствую?! То есть как это прикажете понимать? Ежели вы не намерены платить, немедленно верните бриллианты!

– Не волнуйтесь, – сказал доктор. – Я сделаю то, что следует.

Он взял бронзовый колокольчик, стоявший на столе, и через минуту… Через минуту в его кабинет ворвались два дюжих санитара. Еще через минуту орущий, рвущийся, рыдающий фон Мель был спеленат в смирительную рубашку, челюсти его были разжаты железными пальцами, в рот запихнут кляп, а потом его вынесли по черной лестнице из дому, запихали в карету и отвезли в дом скорби – в ту самую клинику для несчастных маниаков, о которой ему говорила «мадам Софья Литвинова»…

Не описать никакими словами ночь, которую провел фон Мель! Эта ночь стоила ему нескольких лет жизни и почти лишила рассудка. На счастье, поутру его освободили от уз и поставили пред светлы очи доктора Литвинова. И тут выяснилось вот что: в тот роковой день к психиатру явилась хорошенькая женщина под вуалью, представилась госпожой фон Мель, супругой ювелира, и пожаловалась, что супруг ее внезапно сошел с ума. Отчего-то предметом его помешательства стала «парижская коллекция» бриллиантов, деньги за которую он беспрестанно от всех требует, оценивая ее в тридцать тысяч рублей. Госпожа фон Мель умоляла доктора Литвинова принять супруга на лечение в свою клинику и даже оплатила это лечение, а также визит ювелира к доктору! Напоследок она предупредила, что, как только муж ее начинает требовать деньги за свои бриллианты, он немедленно делается буен и даже может быть опасен, поэтому его надо немедленно ввергать в узилище, желательно опутав по рукам и ногам…