Теперь сплетни, которые клубились вокруг Анны, были самого низменного свойства. Раньше на нее ополчались за полновластие — теперь ей стали приписывать любовные похождения. Один из врагов Анны, министр Левендаль, уверял, что Анна имела виды на одного своего молодого и красивого придворного, а потому помешала его женитьбе на одной из дочерей Левендаля.

«Я не так уж любвеобильна, — отвечала на это Козель, — и я всегда достаточно осторожна, чтобы иметь при себе свидетелей (во время визитов указанного дворянина).

В конце концов, невозможно запретить мужчинам влюбляться, однако можно проследить за реакцией женщин, а затем прийти к выводу, что они ни в чем не виноваты, так как не давали мужчине поводов для возникновения интриги, тем более для тайного свидания.

Черт бы меня побрал, если бы я не сторонилась мужчин так, как я это делаю. Ведь они созданы только для того, чтобы соблазнять бедных женщин, а я уже достаточно стара, чтобы претендовать на соблазнение ими…»

Она могла оправдываться сколько хотела, ей никто не верил.

Письма от короля прекратились, а новости, окольными путями доходившие из Варшавы, стали совсем уж тревожными. И графиня летом 1713 года в конце концов решилась поехать туда. Хотя она и объявила, что собирается в Гамбург, чтобы купить там дом, ее противники догадались об истинной цели поездки и сумели убедить короля, больше не питавшего к ней никаких чувств, задержать ее. Вдобавок Анна и сама слишком задержалась во Вроцлаве. Там ее и застали посланные королем ей навстречу в сопровождении гвардейцев камер-юнкер Монтаргон и подполковник Де Лаэ и передали ей приказ возвращаться в Дрезден.

Вышел грандиозный скандал. Графиня не хотела подчиняться и позднее от всей души сожалела, что не воспользовалась пистолетом, дабы проложить дорогу в Варшаву. Однако в конце концов она сдалась и в сопровождении своей обезоруженной свиты повернула обратно, в Дрезден. Но и оттуда ей пришлось убираться.

Ее карьера фаворитки была окончена. Король больше не хотел ее видеть, а его новая страсть, мадам Денхоф, нипочем не хотела перебираться в Дрезден до тех пор, пока там будет находиться Козель, так как она опасалась за свою жизнь. К тому же графиня часто угрожала самому королю, если он будет ей неверен.

Анна получила приказ отправиться в Пильниц.

Услышав, какая участь ей угрожает, она пришла в неописуемую ярость, изругала короля на чем свет стоит, начала кричать: «В какой помойной яме он теперь сидит?», намекая на Денхоф, о которой ходили сплетни самого скабрезного свойства. Анна кричала, что, связавшись с такой особой, он потерял всякую честь и репутацию, а потом начинала рыдать, вспоминая, как они с Августом были счастливы в любви, как много он для нее сделал, как клялся ей в вечной верности, как много радости они доставляли друг другу, какую любовь она к нему испытывала и как невероятно жестоко он с ней поступил.

И снова начинала упрекать его в неблагодарности, в лицемерии…

В конце концов к ней явился Флемминг, показал приказ короля и пригрозил насильственной высылкой, если графиня не уедет в Пильниц добровольно.

И вот в один печальный вечер после Рождества Анна покинула Дрезден, и весь двор мог наблюдать за ее отъездом…

Конечно, Анна покорилась только внешне. Она ломала голову, как бы вернуть милость короля, как бы изгнать ненавистную соперницу и отомстить интриганам, которые, она не сомневалась, и восстановили против нее искренне любившего ее Августа.

Чтобы воротить его любовь, Анна испробовала все мыслимые и немыслимые магические средства: приказывала варить приворотные зелья и произносить заклинания, чтобы «наслать напасть» на своих врагов…

Не веря в бесповоротность своего изгнания, Анна писала матери, что король сетует на свою судьбу, так как попал в руки непорядочных людей, которые думают только о своей выгоде, в то время как она, возможно, единственная, кто принимает все это близко к сердцу, потому что любит его больше, чем себя, и никогда в жизни не забудет его…

Через шпионов, засланных в Пильниц, при дворе вскоре узнали о речах графини, доносили, что она готовит заговор против короля.

Слухи о таких разговорах доходили до Анны, и в одном из своих писем к родным она с горечью упоминала, что ее обвиняют в самых немыслимых вещах, что она якобы «самая изощренная ведьма и колдунья», что каждый день она напивается вдрызг, что все, кто к ней приходит, либо ее любовники, либо чародеи, что у нее есть яды, чтобы отравить кого угодно, — короче, ей приписываются все возможные и невозможные пороки.