Ольга Александровна была страшно ревнива. Это понятно: Уитворт был для нее воистину светом в окошке! Она начала следить за ним, исподтишка наводить справки… и была крайне изумлена, когда обнаружила, что никакой новой любовной связи у обожаемого лорда не обнаружилось. Неужели он и в самом деле предпочитал ее ласкам работу?!

По всему выходило, что так, однако ревнивые предчувствия не переставали терзать Ольгу Александровну. Забегая вперед, следует сказать, что сердце влюбленной женщины – вещун… Однако об этом позднее.

Вообще же суть происходящего состояла в том, что Уитворт, во-вторых, и впрямь был загружен работой, в-третьих, понимал, что Павла нельзя ни на миг выпускать из-под своего влияния и присмотра, а во-первых… семья Зубовых утратила значение при дворе, и всякое упоминание о бывшем фаворите и его родне встречалось если не в штыки, то с насмешкою, а потому лорд Джордж не только перестал афишировать свою связь с Ольгой Александровной, но и по мере сил и возможностей избегал ее.

Впрочем, окончательного разрыва не было. Всякое бывает! Не плюй в колодец – пригодится воды напиться…

И все-таки для Уитворта и впрямь главным была работа. В те времена, когда мнение государств друг о друге формировалось прежде всего с помощью донесений посланников, значение имели любые детали, самые незначительные мелочи. И Уитворт только и делал, что слал своему шефу Гренвилю донесения, касавшиеся не только политического курса России, но и включавшие характеристики тех людей, которые эту самую политику делали или же находились подле основных фигур. Причем, как истый англичанин, он не трудился скрывать своего высокомерия и пренебрежения по отношению к русским, которых вообще считал людьми не вполне нормальными.

Суворова, к примеру, он вообще полагал «сумасшедшим на три четверти». С другой стороны, герой русской армии и в самом деле был фигурой довольно одиозной и поведение свое никаким стандартам не желал подчинять. К примеру, при въезде 15 марта 1799 г. в столицу Австрии, бывшую тогда союзницей России, он выбивался из сил, крича:

– Да здравствует Иосиф!

Когда его остановили и сказали, что царствующего императора зовут Франц, Суворов выразил величайшее изумление:

– А! Вот как?! Видит бог, я этого не знал!

Ну и так далее.

Впрочем, Суворов – это не главное. Главное, что Уитворт поначалу был настолько доволен Павлом, что радостно информировал свой кабинет: новый-де император хотя и восстановил против себя некоторых лиц, но со времени своего вступления на престол возбуждает одобрение большинства. Однако очень скоро он выражался уже менее утвердительно: многочисленность указов, поминутно следовавших один за другим, смущает и подавляет общественное мнение.

Точно так же резко, как менялся курс внутренней политики, менялись и внешнеполитические пристрастия Павла. Как ни был ловок дипломат Уитворт, а Ростопчину все же удалось взять над ним верх! Павел начал откровенно заигрывать с Наполеоном…

…Тем временем настал 1800 год, и Павел счел необходимым вернуть Платона Зубова из-за границы. Слишком уж зазорно вел себя там этот человек, оставшийся невероятным красавцем и непревзойденным юбочником. Сначала он всюду возил за собою какую-то девицу, переодетую камердинером; потом в Теплице назойливо ухаживал за красавицей эмигранткой Ларош-Эймон; наконец приволокнулся за молоденькими принцессами курляндскими, влюбился в старшую из них, Вильгельмину, а когда отец не согласился на брак, решил похитить ее. Сделался большой скандал. Однако, вернувшись в Россию, Зубов сумел наладить отношения со двором и императором, благоразумно посватавшись к дочери графа Кутайсова. Таким образом, он снова попал в милость к Павлу, которому очень нравилась эта некрасивая, но добродетельная юная особа, его крестница. О том, что «добродетельная девушка» совершенно потеряла голову при виде рокового красавца Зубова и моментально отдалась ему, императору благоразумно не сообщали…

Словом, тучи над головой Зубовых как будто рассеялись, и любовь лорда Уитворта к прекрасной Ольге Александровне немедленно вновь запылала, причем с удвоенной силой. Теперь это была именно та жизнь, которую она любила: сплошной праздник!

Павел, сам человек то весьма приверженный удовольствиям, то сущий пуританин, тем не менее требовал от аристократии постоянной сдержанности в обычаях и привычках. Трудно было петербургскому большому свету после шума и веселья екатерининских времен привыкать к новому течению, но Павел шутить не любил. Великосветские приемы волей-неволей поблекли и притихли. Однако вся столица знала дом, где можно было весело провести вечер, ничем не рискуя. Это был дом Ольги Александровны Жеребцовой.

Когда семья Зубовых собралась в Петербурге и вновь попала в милость, у Ольги Александровны на Английской набережной открылся салон – и пошли почти ежедневные веселые пиры, которые оплачивал Уитворт. Благодаря неиссякаемому кошельку благородного лорда (сиречь – английскому золоту) по вечерам в доме на Английской набережной (весьма символичное название!) шампанское лилось рекой, гости наслаждались всеми затеями французской гастрономии. Разумеется, если бы император знал про эти сборища, он не потерпел бы их, но он ничего не знал и знать не мог: одним из частых посетителей и давних поклонников Ольги Александровны был граф фон дер Пален, военный губернатор Петербурга. Тайная полиция работала под его начальством, все донесения агентов проходили через его руки, и Пален давал движение только тем доносам, в которых не упоминались имена Жеребцовой и ее гостей.