Шрифт:
Двумя днями позже режим и сам Гитлер предстали в иной ипостаси. 23 марта, примерно в 14 часов, во временно переоборудованной для этого опере Кролля собрался рейхстаг на то заседание, театральным прологом которого был День Потсдама. Уже во внешнем оформлении однозначно господствовали цвета и символы НСДАП. Оцепление здания было поручено частям СС, которые в этот день впервые предстали столь массированно, а внутри здания длинными угрожающими шеренгами стояли штурмовики в коричневой форме. Сзади на сцене, где заняли место правительство и президиум рейхстага, висело огромное знамя со свастикой. В открывшей заседание речи Геринга грубо игнорировался надпартийный характер парламента; обращаясь к «камерадам», он без всякого основания посвятил её памяти Дитриха Эккарта.
Затем, чтобы произнести свою первую речь в рейхстаге; на трибуну вышел Гитлер, тоже в коричневой рубашке. Примечательно, что перед этим он несколько недель выступал преимущественно в обычном костюме. По своей неизменной риторической схеме он опять начал с мрачной панорамы происшедшего с ноября 1918 года, бед и угроз гибели, нависших над рейхом, а затем дал широкую картину намерений и задач правительства, используя преимущественно обтекаемые формулировки, более или менее совпадавшие с высказываниями последних недель. Потом он заявил:
«Чтобы получить возможность выполнить задачи в пределах обрисованных выше общих рамок, правительство выносит на рассмотрение рейхстага от имени двух партий – Национал-социалистической и Немецкой национальной – проект закона о чрезвычайных полномочиях… Духу национального возрождения и поставленной цели не отвечал бы такой порядок, при котором правительство просило бы одобрения своим мерам у рейхстага от случая к случаю, торгуясь и выпрашивая. У правительства нет намерения упразднить рейхстаг как таковой. Напротив, оно и в будущем будет время от времени информировать его о своих мероприятиях… Правительство собирается использовать этот закон лишь настолько, насколько это необходимо для осуществления жизненно необходимых мер. Никакой угрозы существованию рейхстага и рейхсрата не возникает. Позиция и права господина рейхспрезидента остаются неприкосновенными… Существование земель не упраздняется…».
Вопреки этим успокаивающим заверениям каждая из пяти статей закона разбивала один за другим «основополагающие компоненты немецкой конституции» [430] . Согласно первой статье законодательная функция переходила от рейхстага к имперскому правительству, статья вторая расширяла полномочия правительства до возможности изменения конституции, статья третья передавала право подготовки законов от рейхспрезидента рейхсканцлеру, четвёртая распространяла сферу применения закона на определённые договоры с иностранными государствами, в то время как заключительная статья ограничивала срок действия закона четырьмя годами и связывала его с существованием нынешнего правительства. С опять же характерным для него изменением тона Гитлер завершил речь вызовом своим противникам:
430
Heiden K. Geburt, S. 147.
«Поскольку правительство располагает явным большинством, число случаев, когда в силу внутренней необходимости потребуется использовать закон, будет само по себе ограниченным. Ввиду этого правительство национального возрождения тем более настаивает на принятии закона. Оно предпочитает в любом случае чёткое решение. Оно предоставляет партиям рейхстага возможность спокойного развития Германии и намечающегося на этой основе в будущем взаимопонимания, но оно столь же исполнено решимости и готово ответить на выражение неприятия и тем самым на предупреждение о сопротивлении. Теперь решайте сами, господа депутаты, быть миру или войне». [431]
431
Речь опубликована в кн.: Domarus M. Op. cit. S. 229.
Овации, зал стоя поёт «Германия, Германия превыше всего» – на этой ноте оканчивается речь Гитлера, что символически предвещало, какими станут будущие функции парламента. В атмосфере, которая благодаря расставленным повсюду караулам СА и СС напоминала скорее осадное положение, фракции удалились на трехчасовой перерыв совещаться. Перед зданием молодчики Гитлера в форме начали скандировать хором: «Мы требуем закона о чрезвычайных полномочиях – иначе клочья полетят!» [432]
432
Severing C. Op. cit. Bd. II, S. 385. О рассказанной ниже, в действительности же более запутанной истории с письмом см.: Bruening H. Op. cit. S. 655 ff., а также: его же. Ein Brief. In: Deutsche Rundschau, 1948, S. 15.
Теперь все зависело от поведения партии Центра, её согласие должно было обеспечить правительству необходимое для изменения конституции большинство. На состоявшихся до того переговорах с лидером партии д-ром Каасом Гитлер сделал различные заверения, которые касались прежде всего конкордата и в конце концов «в качестве благодарности за благоприятное голосование партии Центра» подготовить письмо, «касающееся отмены тех частей принятого после пожара рейхстага декрета, которые нарушали гражданские и политические свободы граждан»; оно должно было также содержать заявление о том, что закон будет применяться только при определённых условиях. Кроме того, Гугенберг и Брюнинг во время беседы вечером 21 марта договорились о том, что согласие партии Центра будет зависеть от принятия статьи, гарантирующей гражданские и политические свободы. Было условлено, что фракция ДНФП должна будет внести сформулированное Брюнингом предложение.
Во время перерыва на совещании Брюнингу, однако, сообщили, что в рядах фракции Немецкой национальной народной партии возникло серьёзное сопротивление плану внесения дополнительной резолюции; внести её проект, как о том договорились, будет невозможно. Фракция партии Центра заколебалась и стала вновь обсуждать свою позицию. В то время как большинство выступало за одобрение предложения правительства, часть членов фракции, прежде всего Брюнинг, страстно выступала против всякой уступчивости, лучше, – крикнул он, – погибнуть со славой, чем опуститься до позорного конца. В конце концов договорились всей фракцией последовать за мнением большинства. Решающую роль сыграли при этом не только традиционное приспособленчество партии и разлагающее воздействие Дня Потсдама, но и отражавшее настрой павших духом людей мнение, что партия не в состоянии воспрепятствовать принятию закона и даже что этот последний, в сочетании с обещанным письмом, ещё действеннее заставит Гитлера соблюдать законность, чем существующие ныне положения.