Шрифт:
«Я не должна, не должна даже думать о нем! Достаточно одной сделанной глупости, преступной глупости. Именно преступной. Как я могла поддаться слабости?! Нужно держаться подальше от этого мальчишки! Вот-вот, так о нем и думай. Думай о том, что годишься ему… Нет, не могу, не могу я так думать!»
– Рита, ты меня искала?
– Нет, – ответила она так холодно, как только могла. – С чего ты взял?
«Знает он, что я говорила с Александрой Константиновной? Видел нас вместе?»
– Но я видел, что ты стояла напротив подворотни и смотрела на наши окна!
«А, так там, за занавеской, был он!»
– Ваши окна? Ну, я не имела ни малейшего представления об этом, – пожала плечами Рита. – Я обратила внимание на герани. В Париже очень много гераней, причем именно красных. Они растут в жардиньерках под окнами. Очень красиво, когда высокие окна закрыты белыми ставнями, а на их фоне горят алые герани.
– Окна в Париже закрыты ставнями? Да ты что? – хохотнул Георгий. – У нас ставни только на деревенских домах. Неужели и в Париже…
Рита усмехнулась:
– Летом бывает очень жарко, а во Франции не принято спать с распахнутыми окнами. Створки открываются внутрь, в комнату, а ставни защищают окно. Они сделаны как жалюзи, с узкими прорезями. Сквозь них только чуть-чуть проникает солнце, а воздух проходит свободно. Понимаешь?
– Ты идешь сейчас в гостиницу? – перебил Георгий, и по его лицу было видно, что он не слышал ни слова – ни про решетчатые ставни, ни про жару и прочее.
– Нет, – мигом замкнулась Рита. – Я просто гуляю. А если даже и в гостиницу – что с того? Я тебя не зову в гости.
Георгий вынул руки из-за спины – и Рита замерла. Три веточки красной герани пламенели на фоне его белой рубашки!
– Что это? – спросила она с самым неприступным видом, как если бы ей было тринадцать лет и мальчик из соседнего лицея впервые подстерег ее на улице с цветами.
– Герани, – робко сказал Георгий. – Те самые, на которые ты смотрела. Я увидел, что ты стоишь напротив окон, понял, что ты сейчас уйдешь, схватил цветы, бросился из дому… чуть бабу Сашу не пришиб, она с капустой с рынка шла. Главное было, чтобы она эти герани не увидела, она над ними трясется… как не знаю над чем. Да и мама тоже. У нас это какой-то культовый цветок в доме, герань, перед ним уже скоро станут мессы служить, честное слово!
Он болтал, и по лицу его, по чернющим глазам, которые так и льнули к глазам, к лицу, к телу Риты, видно было, что он сам не понимает ни слова из того, что говорит.
«Да, – мрачно подумала Рита, – tante Sacha не успела ему ничего сказать. Не хватало, чтобы сейчас спохватилась, куда помчался обожаемый le petit-fils, [16] выбежала и увидела, как мы разговариваем. Вот дьявольщина, как все вышло неладно…»
– Так, может, не стоило трогать цветы? – сухо сказала Рита, и горькая усмешка чуть не прорвалась на ее губы, потому что слова были сказаны ею словно бы не Георгию, а себе самой. – Спасибо, но мне пора идти.
16
Внук (франц.).
– Возьми цветы, пожалуйста, – прошептал Георгий, и у него сделалось такое мальчишеское, несчастное выражение глаз, что Рита мгновенно сдалась – и осторожно, двумя пальцами приняла хрупкие стебли.
– «Я знаю… – сияя благодарной улыбкой, заговорил Георгий, – век мой уж измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…» Понимаешь, я тебя несколько дней не видел и извелся весь. На звонки не отвечаешь…
– Ну, – опуская лицо к гераням, холодно проговорила Рита, – век твой отнюдь не измерен, уверяю тебя. Ты еще молод, ты еще слишком молод. Я старше тебя вдвое, ты только подумай над этим! Единожды то, что случилось у нас с тобой, могло случиться, ведь мы живые люди, а, как говорится, Амур стреляет, не выбирая цели! А у вас говорят… – Она пощелкала пальцами, вспоминая. – Любовь зла, полюбишь и…
Георгий смотрел исподлобья, оборвал сердито:
– Ладно, хватит демонстрировать знание русско-французского фольклора! Какое он имеет к нам отношение? Зачем смеяться над тем, что было так… так великолепно? – Он с трудом перевел дыхание. – Нельзя смеяться над этим , понимаешь?
– От возвышенного до смешного один шаг, – пожала плечами Рита. – Значит, смеяться можно над всем.
– Неужели тебе и правда смешно? – Георгий угрюмо опустил голову. – Я смешон?
«Скажи «да», – словно шепнул кто-то на ухо Рите. – У мальчишки бешеная гордыня, как у всех невысоких мужчин, человек, который смеется над ними, немедленно становится их лютым врагом. Скажи «да» – и он больше не подойдет к тебе!»
Она холодно посмотрела на Георгия сверху вниз:
– По-моему, все, наоборот, очень печально. Я приехала в Россию вовсе не для того, чтобы заводить роман со своим… – Она осеклась, но тут же продолжила, от души надеясь, что Георгий не заметил заминки: – Со своим случайным знакомым. У меня есть конкретное дело, и наша встреча течение этого дела сильно затруднила. Пойми, я не виню тебя, я и сама виновата, но теперь – всё, всё! Довольно! Больше ничего не будет! Погоди, а куда мы идем?