— Я хотел бы купить у вас что-нибудь в качестве подарка, — бросил он продавцу, который уже подобострастно заюлил. — Свадебного подарка.

— Да? Очень хорошо, — принялся раскланиваться продавец. — Позвольте… для своей невесты, господин?

— Конечно же нет. Для моего друга.

Лео с беспристрастным высокомерием обвел взглядом великолепные и изысканные сокровища, которые должны бы были покоиться в музее на бархатных подушечках под стеклянными колпаками.

— Что-нибудь получше, — приказным тоном сказал он.

— Да, конечно, господин, — продолжал раскланиваться продавец, — что-нибудь прекрасное для любимого друга.

— Нет, для человека, которого я ненавижу. — Лео указал на голубую вазу с золотой инкрустацией, стоящую в углу. — Что это?

— А, это, господин! — Продавец в нерешительности потянулся за вазой, а затем медленно и осторожно перенес ее на прилавок; ее цена могла ошеломить даже покупателя в импортном пальто. — Это настоящий севрский фарфор, господин, — прошептал продавец, смахивая с вазы паутину и демонстрируя изящное фабричное клеймо у ее основания. — Великолепная вещь, господин, — продолжал он шепотом, — роскошная вещь.

— Я беру ее, — сказал Лео.

У продавца при виде бумажника в облаченных в перчатки руках покупателя, который даже не справился о цене, пересохло в горле, и он судорожно принялся трепать свой галстук.

— Товарищи, в этот мирный период построения государства рабочий класс является передовым ударным отрядом нашей революции. Образование широких масс рабочих и крестьян представляет в это историческое время задачу огромной важности. Мы, руководящие работники экскурсионных центров, являемся частью огромной мирной армии воспитателей и педагогов, вооруженных принципами практической методологии исторического материализма, соответствующих духу советской действительности, призванных…

Кира сидела в девятом ряду, на стуле, который грозил развалиться под ней в любую минуту. Собрание экскурсоводов подходило к концу. Люди вокруг Киры, устало опустив головы, украдкой посматривали на большие настенные часы, висевшие над головой выступающего. Кира еще пыталась вслушиваться; она внимательно следила за движением губ оратора, стараясь уловить каждое слово, сожалея о том, что он говорит недостаточно громко. Однако произносимая речь не могла заглушить голоса, которые крутились в ее памяти: первый — в телефонной трубке, в котором чувствовалась плохо скрываемая мольба: «Кира, почему мы с тобой так редко видимся?» и второй — высокомерный, раздающийся ночью в темноте ее комнаты: «Что ты скажешь насчет всех этих твоих визитов, Кира? Ты утверждала, что была вчера у Ирины. Но тебя у нее не было». Как долго она еще сможет продержаться таким образом? Она не видела Андрея уже три недели.

Вокруг Киры зашумели стулья, собрание закончилось. Она поспешно бежала вниз по лестнице.

— …Да, прекрасная речь, — ответила она на ходу одной из коллег. — Конечно, просвещение пролетариата — наша основная задача…

Это было легко. Это было легко после того, как она смогла, смотря прямо в глаза Лео, рассмеяться и сказать: «Лео, к чему все эти глупые вопросы? Ты что, не доверяешь мне?», а самой тем временем прикрывать на груди след от поцелуя Андрея.

Она примчалась домой. Посреди комнаты Мариши стояли два чемодана и плетеная корзина; зияли пустотой выдвинутые ящики шкафа, сорванные со стен плакаты были свалены в кучу на чемоданы. Мариши дома не было.

В комнате Киры прислуга отбежала от гудящего на окне примуса, чтобы помочь Кире снять пальто.

— Лео еще не вернулся? — поинтересовалась Кира.

— Нет, госпожа.

Кирино пальто было старым, со стершимися заплатами на локтях. На воротнике ее платья с обтрепанными краями виднелись сальные пятна. Кира быстрым движением сняла платье через голову и кинула его прислуге. Затем, поправив взъерошенные волосы, она опустилась на кровать, сбрасывая старые туфли со сбитыми каблуками и стаскивая штопаные чулки. Прислуга наклонилась над кроватью и, помогая Кире одеться, нежно заскользила по вытянутым стройным ножкам девушки, натягивая шелковые чулки и туфельки на высоком каблуке; затем прислуга поднялась и подала Кире элегантное шерстяное платье темного цвета. После чего убрала старое пальто и туфли в платяной шкаф, в котором висело четыре новых пальто и стояло шесть пар новых туфель.

Однако, чтобы сохранить звание советского служащего и не потерять работу, Кира вынуждена была ходить в обносках.

На столе стоял роскошный букет белых лилий — подарок Лео. Белые лепестки были слегка покрыты копотью, летящей из примуса. У Киры теперь была прислуга, хотя кухни в их квартире не было. Прислуга приходила на пять часов каждый день и готовила на примусе у окна.

Вскоре пришел Лео и принес с собой завернутую в газету вазу из севрского фарфора.

— Ужин еще не готов? — спросил он. — Сколько раз я говорил тебе, что не переношу копоти этой штуки?

— Все готово, господин. — Прислуга, на молодом круглом лице которой были выражены испуг и повиновение, поспешно выключила примус.

— Ты купил подарок? — спросила Кира.

— Вот он. Не разворачивай. Можешь случайно разбить. Давай ужинать. Ничего страшного, что мы опоздаем.

После ужина прислуга, помыв посуду, ушла. Кира устроилась перед зеркалом и стала аккуратно подводить губы настоящей французской помадой.

— Я полагаю, ты не собираешься идти в этом платье? — спросил Лео.