Творян поднялся и пошел к двери. На ходу обернувшись к Смеяне, он бросил только одно слово:

– Молчи!

Смеяна ничего не ответила. Этого предупреждения ей не требовалось.

Так получилось, что нежданно обретенный холоп оказался под началом Смеяны. Своего имени он не говорил, Смеяна тоже молчала о том, что узнала, и его стали звать Грачом. Едва ли кто слышал от него хоть слово, и Ольховики считали, что он вовсе не понимает по-говорлински. Взгляд его из-под полуопущенных век был так угрюм, что с ним старались не встречаться глазами. Несмотря на заверения Творяна, родовичи опасались сглаза, и женщины настаивали на том, чтобы продать пленника. Он так и остался в пустой клети – пускать его в избы, в хлев к коровам или в конюшню к лошадям Варовит боялся. Вел он себя смирно: покорно вертел жернов, пока не мог еще ходить, молча съедал то, что ему давали, потом отворачивался к стене и засыпал.

Смеяна продолжала обновлять ему повязки, обкладывать травами, шептала свои немудреные заговоры, и уже через несколько дней Грач мог ходить почти не хромая. Его стали брать в лес за дровами. Чаще всех с ним ходила Смеяна – она одна его не боялась. Несмотря на все странности чужака, девушка сочувствовала ему – ведь он тоже не имел рода и не знал своего отца. Она старалась обходиться с Грачом поласковее, надеясь, что он привыкнет к ней и разговорится, приберегала для него кусочки побольше, как любимой собаке, подолгу разговаривала с ним, не смущаясь ответным молчанием. И куркутин скоро стал смотреть на нее не так дико, как на других.

Грач не походил на тех, кто легко смиряется. Смеяна не сомневалась, что он попытается убежать. И поэтому нисколько не удивилась, когда на седьмой или восьмой день он исчез.

Это случилось в том самом перелеске, где Смеяна его нашла. Ее послали нарезать-таки бузинного цвета, и она взяла с собой Грача, чтобы нес корзину. Набрав белых соцветий, она огляделась, но своего помощника нигде не увидела. Смеяна покричала на всякий случай, не надеясь дождаться ответа. Она не слишком беспокоилась, твердо веря в крепость науза, наложенного Творяном. Бросив корзину на поляне перед бузинными зарослями, Смеяна отправилась на поиски.

Немного покружив по лесу, она вышла к ложбине, где ручеек разделял земли Ольховиков и Перепелов. Пленник лежал на траве на ближнем берегу ручья и смотрел в небо.

– Вот где ты! – воскликнула Смеяна и подошла к нему. – Я так и думала. Здесь межа – этот берег наш, а тот – Перепелов. Потому тебя науз за ручей и не пустил. Ты не думай – наш Творян ведун умелый, таких поискать. Слов на ветер не бросает. Уж если он сказал, что ты не уйдешь, – стало быть, не уйдешь.

Грач не ответил и даже не посмотрел на нее. Смеяна села рядом с ним на траву. На его смуглом лице застыло равнодушие, но темные тени под глазами, резкая морщина на молодом лбу говорили о том, что он переносит неволю далеко не так спокойно, как хочет показать. Смеяне было его жаль: слишком хорошо она себя саму представляла вот так же плененной чужим племенем, да еще и в холопстве. А кметю из княжеской дружины попасть в холопы – хуже смерти.

Смеяна вздохнула. Грач не посмотрел на нее, но ресницы его дрогнули.

– Я бы тебя отпустила, – пояснила Смеяна. – Да не могу. Раз уж Творян заговор наложил, только он сам и снять может.

Грач приподнялся на локтях и посмотрел на нее. В его равнодушных и тусклых глазах мелькнул проблеск жизни. Это мгновенно воодушевило Смеяну, и она вскочила на ноги.

– Давай попробуем! – воскликнула она. – Давай, поднимайся! Может, не один, а со мной ты как-нибудь… Вставай, вставай!

Грач встал. Смеяна живо перепрыгнула через узкий ручей и протянула руку пленнику:

– Давай же!

Он подал ей свою. Вид у него был недоверчивый, но воодушевленную Смеяну это не смущало. Вцепившись в запястье Грача, она изо всех сил потянула его через ручей. Только бы за межу, а там… Но сколько она ни тянула, пленник стоял на том берегу, как дерево. Он хмурился, сжимал зубы, напрягался, силясь сделать шаг, но напрасно. Ноги его не слушались, словно вросли в берег. Невидимая преграда, которая для Смеяны не существовала, для него была непреодолима.

– Не получается! Матушка Макошь, Зволина Милосердная! – в отчаянии взывала Смеяна к Небесной Пряхе, одной из восьми дочерей Макоши, позволяющей изменить злую судьбу. – Да что же это?

Грач отнял руку и досадливо вздохнул, пробормотал сквозь зубы что-то ругательное на каком-то совсем чужом языке. Но Смеяна, раз пожелав чего-то, не хотела так быстро сдаваться. Препятствия только усиливали ее решимость во что бы то ни стало добиться своего.

– Погоди, вот еще что!

Смеяна перескочила назад на свой берег, подобрала брошенный на траву бузинный нож, подскочила к Грачу и задрала край его рубахи. Он вдруг рассмеялся, и Смеяна фыркнула тоже, просто потому, что не могла молчать, когда рядом смеялись. Да, девичьей скромностью и стыдливостью Макошь ее сильно обделила.

Но сейчас ей было не до того. Склонившись, она внимательно осмотрела науз, обвязанный вокруг тела Грача. Девять заговоренных узелков крепко охраняли запрет. Также она заметила на боку куркутина длинный белый шрам.

– Я уже пробовал, – сказал Грач, поняв, о чем она думает.

– Да уж я догадалась! – отозвалась Смеяна. – А теперь я попробую!

Едва ли у кого-нибудь во всем роду поднялась бы рука на науз, наложенный ведуном. Но Смеяна, даже не подумав, какую дерзость совершает, осторожно подцепила берестяной ремешок острым концом лезвия и попыталась его перерезать. Отведя вперед локоть и придерживая край подола, Грач через плечо смотрел, что она делает. Но с таким же успехом можно было резать морковкой – ремешок оставался целым. Смеяна попробовала лезвие – острое, Даян только вчера точил. А вот поди ж ты!