– Их больше, и это их земля! – яростно ответил он. – Я хочу привезти фрии ее амулет, а не утонуть здесь в ее честь! Ясно? Молчать, а то за борт!

– Мы изложим вам наши условия в более подходящем месте! – кричал тем временем Эрнольв ярл. – В нашем святилище мы обещаем вам мир, безопасность и уважение! Следуйте за мной!

– А если вам не понравятся наши условия, то снять с вас шкуру мы всегда успеем! – добавил тот Торвард конунг, что находился на «Ушастом». Надо же ему было хоть как-то проявить себя.

– Я принимаю ваше приглашение! – крикнул Торвард с «Единорога». Туалы за его спиной роптали, но звание военного вождя, полученное из священных рук фрии, позволяло ему принимать решения, не советуясь с ними. – А подраться – это от нас не уйдет! – бросил он за спину. – Давай к берегу! Трейт, поворачивай!

Вслед за конунговыми кораблями три туальских вошли во фьорд. «Единорог» пристал у площадки под соснами, и у Торварда сердце стучало так громко, что казалось, его было слышно снаружи. Ноги Торварда снова стояли на земле Аскефьорда, и его переполняло счастье при виде этих сосен, этих скал, этой линии далеких гор на другом берегу. Он словно родился заново. После долгой и тревожной разлуки все это казалось ему так щемяще-прекрасно, что на глаза набегали непривычные слезы, и в то же время томила тревога, словно этот родной, дивный мир у него могут отнять, вырвать из рук. Ему хотелось погладить кору каждой сосны из тех, что знал с младенчества; каждый серый камень, обточенный волнами, казался драгоценностью, а избушка рыбака Вандиля на скале справа, покрытая зеленым дерном и оттого больше похожая на холмик с низкой дверью, была в его глазах милее роскошного Дома Четырех Копий. Смятение, счастье и тревога кипели в нем, и он с трудом хранил воинственно-уверенный вид.

Как сквозь туман, он смотрел на идущего к нему Эрнольва ярла, и ему хотелось обнять старого великана; он помнил, что делать этого нельзя, но не помнил почему. Его окружали туалы, блестевшие своими бронзовыми шлемами и нагрудниками, с грозно нахмуренными румяными лицами; они что-то говорили, но он их не слышал, не в силах оторвать глаз от своих собственных хирдманов – стоявших вокруг человека с его собственным обликом. «Торвард конунг» смотрел на него с легкой насмешкой, отчасти понимая его чувства, и Торварду хотелось дать ему по шее за эту насмешку над тем, что было ему так дорого. Со страшной силой его тянуло к своим – к Халльмунду, к Гудбранду Ветке, к Ормкелю Неспящему Глазу с его свирепой красной рожей, к насмешнику Эйнару, к близнецам Сёльви и Слагви, которые пришли сюда оба и которых он, несмотря на полное сходство их лиц, прекрасно различал. Вид Аринлейва и Оддбранда вызвал в нем всплеск радостного облегчения: они здесь, они добрались благополучно! О том, что «корабль, плывущий на юг» вели именно они, он знал от хэдмаров. Ему очень хотелось увидеть Сэлу, но ее не было среди женщин, толпившихся из осторожности поодаль.

Он слышал голоса, говорившие что-то не ему, а Колю с Туаля, которого здесь видели якобы в первый раз, и не понимал смысла. Ему показывали дорогу к Драконьей роще, а он не понимал зачем – ведь он найдет ее с закрытыми глазами. Его не узнавали люди, но узнавала земля, и каменистая тропа тайком приветствовала его при каждом шаге. Он был для нее таким же сыном, как эти старые сосны, уходящие корнями в глубину.

А на поляне перед древним, наполовину вросшим в землю поминальным камнем его ждала мать. И при виде лица кюны Хёрдис Торвард враз опомнился. Мать смотрела на него многозначительно, чуть насмешливо, с неприкрытым ликованием в блестящих карих глазах. И он понял, что наконец-то пришел. Его странный путь преображения окончен.

Рядом с ней стояла Сэла, одетая в красивое новое платье из дорогущей голубой парчи, с золотыми застежками и цепями на груди. Хитроумная кюна все предусмотрела: раз уж туалы считают свою бывшую пленницу сестрой Торварда конунга, то ее место среди его родичей. Ей приятно было похвастаться Сэлой перед туалами, как отнятой игрушкой: вот она, ваша бывшая добыча, снова у нас! Что, съели? Ради такого случая кюна не пожалела драгоценной ткани из своих запасов, и теперь Сэла, нарядная и уверенная, выглядела настоящей дочерью конунга. Ей уже было не привыкать к этой должности, и она ликовала при мысли, что вот-вот увидит Торварда. Настоящего Торварда!

Эрнольв ярл с поддельным конунгом, с кюной и ярлами встал с одной стороны от Поминального Дракона, Торвард с Фуилем и Форбулем – с другой.

– Этот камень поставлен в память о Торгъёрде Принесенном Морем, сыне Харабаны Альфёдра! – заговорил Эрнольв ярл. – Харабану Могущественного Отца чтут и на острове Туаль, так пусть он будет свидетелем нашей встречи. Расскажите же нам, чего вы хотите. Кто ты, имеющий право говорить от имени всех?

– Я – Коль сын Хеймира, военный вождь острова Туаль! – Торвард сделал шаг вперед, отчаянно стыдясь этой лжи перед Поминальным Драконом. – От имени фрии Эрхины, правительницы острова Туаль и лица Богини на земле, я требую, чтобы вы вернули нам амулет, похищенный у нее!

– Откуда вам известно, что амулет похищен, да еще нами? – осведомился Эрнольв ярл.

Кюна Хёрдис делала ему знаки глазами: продолжай! Ей требовалось время. Вот они начали говорить: ее настоящий сын и Эрнольв ярл. Вот они пересказывают всю сагу прошедшей зимы: как туалы напали на Аскефьорд, как похитили, по их дурацкому убеждению, сестру Торварда конунга, как она, в свою очередь, в Ночь Цветов похитила амулет фрии и убежала… Каким образом она исчезла с острова, не имея корабля, туалы сами не знали, и тут уже Стуре-Одд просветил их, заново пересказав сагу о Сольвейг Старшей.

А кюна Хёрдис тем временем делала свое дело. Наученная ею Сэла потихоньку подталкивала локтем Коля, и он понемногу выдвигался ближе к предводителю туалов. Торвард тоже вышел вперед, и вот они уже стоят друг против друга.

А кюна Хёрдис вертит в руках кожаный ремешок, на котором завязаны пять узлов. Вертит, будто бы прислушиваясь к разговору вождей, и словно невзначай развязывает один узелок за другим, расплетая собственное хитроумное заклятие, связанное одной весенней ночью, когда ее сын-конунг и бродяга Коль стояли друг против друга, как сейчас, в полосе прибоя в самую полночь, и ветер ворожбы овевал их тела. Теперь, на глазах множества людей и среди бела дня, подменить их будет сложнее, но выбирать не приходится. Она должна успеть, и кюна Хёрдис не сомневалась, что успеет.