Весь этот замысел: осуществить свою месть с помощью молоденькой девушки и квиттингских рабов, казался несуразным и даже нелепым, но Оддбранд Наследство предпочитал называть его не несуразным, а неожиданным.

– Туалам ведь такое в голову не придет! – говорил он. – А если и придет, то они сами себя посчитают сумасшедшими и бросят эти глупые подозрения. Всегда делай то, чего от тебя не ждут, конунг. Фрия Эрхина нанесла тебе удар, которого ты не ждал, – ответь ей тем же. Сам Один говорил, что за добро пристало отплачивать добром, а за ложь – ложью.

– Охотнее всего я поехал бы туда сам! – мрачно отвечал Торвард. – Но меня, знаешь ли, там помнят еще лучше, чем Аринлейва!

– Как знать… – замечал Оддбранд.

За тихим бешенством бессильного конунга он наблюдал с непонятным удовлетворением. Похоже, он видел в этом бешенстве плуг, взрыхляющий борозды еще более неожиданных замыслов.

Все к тому шло. Оддбранд завел привычку часто навещать кюну Хёрдис, причем она принимала его наедине в девичьей, выгнав всех служанок. Не раз они шептались у подножия Малого Иггдрасиля, и глаза кюны горели таким воодушевлением, словно она влюблена. Аскегорд жил в тревожном ожидании, понимая, что затевается нечто необычное.

Зима шла к концу, но вечера еще были длинными, и за Стуре-Оддом, как лучшим сказителем в Аскефьорде, нередко посылали лодку. Многочисленные домочадцы и гости, слушая о подвигах Сигурда или Хельги сына Хьёрварда, с удовольствием вспоминали собственные недавние подвиги или смутно мечтали о будущих.

– Расскажи-ка нам о пророчестве Грипира! – однажды попросила кюна Хёрдис.

При этом она бросила взгляд на Торварда: он сидел на приступке, смотрел в огонь и, кажется, совсем не слушал.

Сегодня утром он выходил пройтись и наткнулся на Асу, дочь Фроди бонда из Коровьего Лужка. Стоя за углом собственного хлева, Аса горько рыдала в полотенце и даже не сразу заметила, когда Торвард подошел и тронул ее за плечо.

– Торда у…уби…ли… – едва выговорила она, задыхаясь от слез и отчаянно шмыгая носом. – Тот корабль, что Аль… Альвор ярл с шер…стью посылал, Торд на нем ходил в гребцах… Убили! В Винденэсе. Кьяртан Белый рассказал. Там в Винденэсе на гостином дворе стали смеяться, что-де вашего конунга одолела женщина и всем вам теперь только в платье ходить… Целая драка была, и его кто-то ножом… Там похоронили, нам Кьяртан привез от него вещи и плату за полпути…

Аса, потрясенная внезапной гибелью брата, рыдала и прижимала к глазам мокрое полотенце, не замечая, как меняется лицо конунга. Безотчетно, по одной привычке утешать малых и слабых, Торвард обнял ее и потянул ее голову к своей груди, но ни единого слова не шло на язык, он точно окаменел внутри. Переполненная своим горем девушка даже не сообразила, что означает это все для него, но он увидел в ее словах упрек себе. Ведь это он, Торвард, дал тем винденэсским задирам повод насмехаться над ним и стал истинным виновником той злосчастной драки. Теперь он понял, почему вернувшиеся из Винденэса люди Альвора ярла не зашли, как обычно бывало, в Аскегорд рассказать о новостях. Должно быть, этот случай был далеко не единственным. Над ним, потерпевшим поражение от руки женщины, смеется весь Морской Путь!

Весь день он ходил еще мрачнее обычного, и ему хотелось завыть от мысли: а как теперь ему самому показываться в Винденэсе? В других местах? Он ненавидел остров Туаль и был готов на все, лишь бы рассчитаться за обиду и вернуть право смело смотреть людям в глаза. Но как? Как?

Стуре-Одд тем временем начал песнь о том, как Сигурд приехал к своему дяде по матери, конунгу Грипиру, мудрецу и прорицателю, чтобы тот поведал, что суждено герою в жизни.

обещал Грипир Сигурду, и при этих словах Торвард наконец поднял глаза на мать. Все это сейчас звучало не слишком приятно и походило на насмешку.

Лицо Торварда делалось все сумрачнее. Только этого недоставало! Говорить с ним о мести за убитого отца просто жестоко: его собственный отец тоже погиб от вражеской руки, но он своей боли не мог облегчить даже местью. Торвард был вовсе не уверен, что даже если бы за смерть на поединке приличия позволяли мстить, ему было бы приятно убить Хельги сына Хеймира.

Торвард в досаде бросил в огонь прутик, который перед этим вертел в руках и переламывал. Ну, матушка, выбрала сказание! Да, все так и случилось: прекрасная ликом дева свела его с ума, но теперь-то он вполне понял, каким дураком был, и не надо ему об этом твердить снова и снова! На мать он не смотрел и вообще не поднимал глаз, стыдясь своей досады. А кюна Хёрдис сидела с самым безмятежным и довольным видом, благосклонно кивая Стуре-Одду в знак того, как приятно ей его слушать.