Общеизвестным, простым и действенным способом «нырнуть и не всплывать» был банальный загул с девочками и морем водки, благо жену Александру совместно с ее дражайшей мамочкой Бутырин еще неделю с лишним назад отправил на Сицилию – от проблем и грехов подальше.

Мама Тоня встретила старого клиента дежурной улыбкой и деловым поцелуем в небритую щеку. Но когда речь зашла об услугах в кредит, улыбка на лице бандерши сменилась недовольной гримаской.

– Василий Иосифович, ну вы же понимаете... Наш бизнес держится на жесткой схеме: «деньги – товар – деньги». А у вас, я слышала, проблемы. Так что двух из вип-зала никак не могу. Но!

Тут мама Тоня расплылась в сладкой улыбке и поманила Бутырина толстым пальцем, украшенным несколькими золотыми ободками:

– Вот, обратите внимание! Совсем юный цветок, только что из провинции! При этом умеет многое, а главное – очень хочет научиться еще большему. Ну, вы меня понимаете?..

Василий подошел к занавеске, отделявшей кабинет мамы Тони от гостиной, где на полукруглом кожаном диване лениво листали журналы в ожидании клиентов так называемые массажистки.

– Которая? – хрипло спросил он.

– Самая левая, – грудным голосом пропела ему в ухо мама Тоня. – Метр семьдесят девять ростиком, причесочка «славянка», сорок второй размерчик носит, а грудка – третий стоячий! Для знатока – м-м-м... Вечный кайф. Ну, вы меня понимаете? Куколка, а не девочка! Берете?

Бутырин некоторое время смотрел на «куколку», здорово смахивающую на украинскую «оранжевую принцессу» Юлию Тимошенко и на продавщицу из овощного магазина одновременно, потом решительно кивнул.

– Но, сладкий мой, на ночь это выйдет в три тысячи бакинских, – тут же заторопилась мама Тоня, – и деньги не позднее понедельника, иначе все, шабаш. Ну, вы меня понимаете? Договорились?

Василий сглотнул слюну и снова кивнул. До понедельника надо было еще дожить...

...Самое смешное, что звали «куколку» Юлей. Поначалу она несколько дичилась Бутырина, но когда он привез девицу в свою квартиру и вывалил на стол все купленное по дороге, Юля оттаяла и принялась деловито хлопотать «по хозяйству», сервируя стол и одновременно заводя клиента провокационными разговорами, а также как бы случайными касаниями то налитых грудей, то округлой попы, то стройных бедер.

Выпили, поболтали, снова выпили. И вдруг Василий точно оказался в кресле самолета, рухнувшего в стремительное пике. Ни с того ни с сего он за пять минут выжрал бутылку «Русского стандарта», влил в Юлю два бокала «Вдовы Клико» и, рыча, как Кинг-Конг, потащил «куколку» в спальню, повторяя сквозь зубы:

– От жеж усе будэ гарно! От жеж усе будэ гарно!..

Что там случилось, как все было, и было ли – эти подробности из памяти Бутырина стерлись, похоже, навеки.

Он с трудом вспомнил, как они опять сидели на кухне, он снова пил, а голая Юля весело щебетала что-то и размахивала очищенным бананом.

А потом случился «анекдот наоборот» наяву...

Входная дверь клацнула, и в квартиру твердой поступью римского легионера вошла законная супруга Василия Иосифовича, вооруженная сумочкой и зонтом.

Бутырин хорошо запомнил глаза Александры в тот момент, когда она увидела своего благоверного в одной простыне, с обладательницей «третьей стоячей грудки» на коленях.

Глаза эти походили на два разбитых куриных яйца. И где-то в глубине уже шипело и скворчало что-то нехорошее и очень горячее, превращая все в омлет, до которого в былые учительские годы Вася Бутырин слыл таким охотником...

Когда поезд летит под откос, поздно дергать стоп-кран. Бутырин понял, постиг, нутром прочувствовал эту нехитрую житейскую мудрость в тот момент, когда к нему приехал судебный исполнитель в сопровождении двух угрюмых приставов.

За месяц, прошедший с ухода жены, шикарное обиталище семьи преуспевающего бизнесмена превратилось в настоящую помойку. Василий пил, пил крепко, с головой нырнув в мутную воду болотца под названием «запой».

Когда закончились последние деньги, он впервые посетил «обитель скорби» – ломбард. За хорошие швейцарские позолоченные часы – подарок коллег на пятилетие фирмы – ему предложили всего пятьсот долларов. И напрасно Бутырин бил себя в грудь, доказывая, что это настоящий «Ролекс», и цена ему как минимум пять, а по максимуму и все десять тысяч зеленых.

В конце концов он смирился и, забрав деньги, отправился опохмеляться...

Походы в ломбард вскоре стали постоянными. За три недели Василий спустил все, что было в доме более-менее ценного, включая «арамановский» серебристый костюм и куртку из бизоньей кожи.

Окрестные алкаши теперь паслись у Бутырина, точно в пивнушке. Квартира превратилась в хлев. Заляпанный пол, немытые кастрюли и сковородки со следами засохших явств на стенках и гари на днищах. Исцарапанный кухонный стол, сломанные стулья, облеванный ковер в зале, непристойные каракули на обоях – и бутылки, бутылки, бутылки...