И в то же мгновение, взмахнув крыльями, тварь взлетела над дорогой – и исчезла в снежной круговерти.

– Почему... он улетел? – еле ворочая деревянным языком, проговорил Илья.

– Его позвали! Орда, что вышла из Колодца, торопится – Губивец спешит за Наперстком, и ему может понадобиться помощь. Оставим разногласия, живущий и смертный. Нам тоже надо торопиться! – судорожно сглотнув, ответил Пастырь.

– Ты поможешь мне спасти Яну? – Голос Ильи обрел твердость, и он решительно посмотрел в зеленые глаза Удбурда.

– Ты хочешь заключить со мной сделку?

В словах Пастыря Илье почудилась ирония, но он и не думал уступать:

– Да! Я везу тебя, помогая тебе, а ты спасешь мою женщину, помогая мне. Все честно!

– Честно... Вы, живущие и смертные, всегда стремитесь к честности, но живете обманом... Хорошо! Силой Нового Пути клянусь – я помогу тебе. Но и ты должен поклясться, что не предашь!

Удбурд сделал паузу, внимательно глядя на Илью, и закончил:

– Поклясться жизнью твоей женщины!

– Клянусь... Клянусь жизнью...

– Поспеши, живущий и смертный! Я уже говорил тебе – время, как всегда, очень дорого!

Илья никак не мог сформулировать свою клятву. Ему чудился какой-то подвох в словах Пастыря, но с другой стороны, тот поклялся первым, поклялся тем, что было для него самым дорогим – своим проклятым Новым Путем...

И Илья решился:

– Жизнью Яны клянусь – и я помогу тебе, Удбурд!

Пастырь скривился:

– Не пачкай моего имени. Для тебя я – почитаемый эрри. Но клятва твоя принята! Поехали!

Несколько секунд спустя «Троллер» вновь мчался сквозь метель, приближаясь к Средневолжску.

– И за какие такие заслуги я должен называть тебя «почитаемый»? – Илью задели слова Удбурда.

– А ты не понимаешь? – Пастырь улыбнулся уголком рта. – Вы, живущие и смертные, удивительно ограниченные существа...

– Вот-вот! Сперва ты меня и все человечество заодно называешь дураками, а потом хочешь, чтобы я тебя называл «почитаемый»!

– Ну хорошо! – Удбурд хлопнул в ладоши и повернулся к Илье: – Я объясню тебе, если ты сам не способен к такому простейшему анализу. Ответь мне: раб почитает господина? Слабый – сильного? Бедный – богатого? Наконец, сын почитает отца?

– Насчет последнего – хороший сын, конечно же, почитает, – Илья кивнул.

– А за что он почитает своего патера?

– Ну как... За то, что подарил ему жизнь, любит, воспитывает, помогает во всем, учит уму-разуму.

– Поразительно! – саркастически воскликнул Удбурд. – Поразительно, как в вашей иррациональной стране все перевернуто с ног на голову! Запомни, живущий и смертный: во всем цивилизованном мире сын почитает отца за то, что отец для него – сильный и богатый господин.

– А если не повезло мальцу и папашка у него – кривой безногий нищий, калека? – Илья на секунду отвлекся от дороги и подмигнул Удбурду.

– Все просто – такой не должен иметь детей, а если и имеет, то они вольны не считать его отцом...

– Фашисты вы все там, на вашем Западе, – убежденно сказал Илья, – лицемеры с двойными стандартами. Отец есть отец – всегда и везде. А какой он... Родину и родителей не выбирают. Их любят. Всем сердцем. Понимаешь, Пастырь?

– Любовь – не поддающееся логике понятие, – сухо проскрипел Удбурд, – но вернемся к нашей проблеме. Я переведу объяснение в другую плоскость: юный и невежественный должен ли почитать опытного и мудрого?

– Ну... в общем, да, тут ничего не скажешь! – Илья развел руками и тут же торопливо схватился за брошенный было руль – «Троллер» вильнул, попав колесом в выбоину.

– Так изволь именовать меня «почитаемый», ибо я во много раз старше и мудрее тебя! – торжественно воздел сухой желтоватый палец вверх Пастырь.

– У нас в России, – сварливо начал Илья, – старших принято называть по имени-отчеству! И тут я не буду отказываться – говори имя своего отца, и я буду обращаться к тебе, как у нас положено.

А вот что касается мудрости... Ты меня прости, но вы все там, в вашем Пастырлянде, дураки...

– Это еще почему? – возмутился Удбурд.

– Нельзя решать за людей, что им делать. Они, ну, то есть мы, люди, от этого дичают. А дикий человек – это страшно. Однажды весь ваш чистенький разжиревший Запад вдруг встанет на дыбки и разнесет вдребезги тот кукольный домик, что вы для него построили.

– Это домыслы, живущий и смертный! – после непродолжительного молчания изрек Удбурд и добавил: – Разрешаю тебе обращаться ко мне просто: Пастырь.