Голубенцев Игорь
Шрифт:
мочились стоя
колдун с нехорошим глазом
и чёрным семенем
а чтобы они умирали радостно
вынимая копьё, улыбался,
шептал ласковое
все его крылья росли из плохого места
остановил кровь,
но через год передумал
пил пиво крепкое, как копыто
не следил за словами и стрелами.
Людям в душу, богу в темя
знал четыре способа
красиво сложить покойника
её песни цепляли мёртвых за живое
вспоминая пещерных львов,
смеялся над обычными
и птицы отпоют меня
женскими голосами
уронил слезу в чью-то рану
шрамы на лице рассказывали
о его прошлом, а глаза и копьё —
о моём будущем
стрела засела между душой и печенью
вошел слева и считался ненастоящим
шутил так, что боги ещё не отсмеялись
кровь уютно свернулась у него на груди
целил в сердце, но попал в молоко
пристрастился к крови, зализывая раны
воды отошли и настала пора суши
на этот раз не сразу понял, куда родился
славил небо утробными звуками
был рождён для больших дел
в коротких снах
тело было тесным в паху и за ушами
приснился себе спящим
и понял, насколько устал
умирал головой вперед
отдавал семя богам.
Боги отвечали снегом
от второго удара из головы
потекла кровь, невеселые мысли
и то, чем мы смазываем лыжи
старик теребил седую бороду
седыми ногтями
да еще волки целовались в зарослях
пили то, что заостряет морду
врага запивают грязной холодной водой
шаман высосал из меня длинную хворь
с умной мордочкой
зверь был страшным,
и душа ушла ниже обычного
чтобы вспомнить, кого убил,
облизал копьё
топор попал ему в голову
на четыре шага левее уха
шаман пришел в себя. Издалека
после пива солнце садилось быстрее
заяц оказался крепким, подмял под себя
ласково ущипнул её за середину
после удачной битвы рвало амулетами
и снился себе уже семьдесят лет
да и я почти усоп.
Дальше — волки, вороны, мухи, черви.
и боги свесились солнцем
в одних забывал стрелы,
в других — семя
снизу звали солнцем; сверху бубном
в эту ночь зачал семерых
любил её до первой крови
она вздохнула и шевельнула, чем
водится
а потом лодка обернулась
и прошептала: «прыгай…»
поел жизни с острой начинкой
одолевали тяжелые мысли
о камнях, брёвнах, сырых шкурах
если ты хочешь, чтобы я натирал
твоё древко салом, сделай мне сытно,
а врагам больно
в свой последний гон
ещё казался рогатым
был полон злого мяса и трудных рёбер
растянул песню от горла до ушей
мои перья прилипли к ее животу.
Снова учусь ходить
запало в душу и там сдохло
рвали пах на широкой лыжне
я пел тайное. И мухи жужжали о том же
сердце болело к удаче
помнил себя яйцом
смерть была неторопливой.
Он заметил её издалека
вплела меня в косу
курил детский табак, да и спал с веслом
собачья упряжка. И жизнь не лучше
жизнь долгая, как слюна после табака