В тот момент Иаков Эгиби сидел напротив молодого Нуску за столом для подсчетов, обдумывая просьбу юноши на еще один заем. Иаков сам занимался такими мелкими операциями, но держал наготове охранника-аморита, поскольку должники иногда пытались на него напасть. Во взгляде Нуску не читалось отчаяния, было видно, что он просто голоден. Размышляя, Иаков послал раба-счетчика за табличкой с записями долгов Нуску. На столе рядом с большим кувшином чистой воды лежали заметки, сделанные в этот день: семена кунжута подорожали до одиннадцати сиклей за меру, а лучшее виноградное вино — до неслыханной цены в девять сиклей за средний кувшин. Землевладелец мог его купить, но бедняку оставалось лишь сосать финик и мечтать о дававшем забвение вине.

— Зачем ты сменил имя? — лениво спросил он. Нуску пробормотал, что, как он надеялся, бог огня Нуску должен был ему помочь у печи для обжига кирпичей.

— У твоей семьи не было затруднений, когда они делали кирпичи и покрывали их глазурью, а тебе не удается их продавать — вот и все.

Когда принесли табличку, Иаков нетерпеливо снял с нее глиняную верхнюю часть, записи на которой предназначались для инспекторов Римута. Внутренняя табличка содержала тайный и точный подсчет сиклей — десять, — выданных Нуску по ставке — сорок процентов, — под обеспечение семи вольных работников кирпичного завода в верховьях Евфрата и стада — тридцати ягнившихся овец, содержавшихся для их прокорма. Отметки, сделанные собственным кодом Иакова, показывали, что к тому моменту с учетом накопления невыплаченных процентов он стал владельцем работников и отары овец, так как на еду для людей он тратил минимальное количество ячменя и фиников, а мясо и приплод стада продавал.

— Еще десять сиклей, — предложил он, — под обеспечение земли. Завод ничего не стоит. — Эта земля на берегу реки, у самой Мидийской стены, должна была расти в цене с ростом обесценения денег.

— Дай хотя бы двенадцать! — крикнул юноша. Не отвечая, Иаков начал диктовать ожидавшему рабу, и тот принялся быстро заполнять значками размягченную глину новой таблички. Кусая губы, юноша ждал, когда будет названа цена. Но тут охранник-аморит беспокойно дернулся; в комнату вбежала маленькая блудница Эалиль, схватила Нуску за руку и крикнула, чтобы ничего не отдавал за серебро, так как скоро у них появится золото.

— Что ты врешь? — резко спросил Нуску.

Девушка осмелилась говорить с возлюбленным в присутствии банкира. Она затараторила, и из ее речи можно было понять, что двое арамейцев или, по крайней мере, представителей какого-то далекого племени на прекрасных лошадях покупают голоса за золото. Эалиль считала их шпионами или ненормальными, но Нуску должен был быстро ей помочь, или чужестранцы могли от нее отказаться.

Рассердившись при ее появлении, а затем озадаченный услышанным рассказом, Иаков Эгиби впал в глубокую задумчивость. Ему не встречались ненормальные торговцы лошадьми из чужих племен. В то же время шпионы из Египта или Лидии могли расплачиваться золотом, и ему, Иакову Эгиби, представлялась возможность оказать услугу могущественному Римуту, от которого он мог бы потребовать ответную любезность, если эта информация поможет ему захватить шпионов внутри вавилонских стен.

Девушка убедила Нуску пойти с ней. Когда занавеска на двери за ними упала, Эгиби приказал амориту проследить за влюбленными. Выждав немного, он велел подвести к дверям своего мула. Взобравшись в мягкое седло на неторопливое животное, Иаков осмотрелся в поисках курчавой головы своего телохранителя и заметил, что он пробирается через плетеные тюки у пристани по направлению к мосту. Тогда он тоже двинулся в ту сторону, продолжая сомневаться, не ввела ли его в заблуждение истеричная молодая особа.

Эалиль с Нуску уже находились на мосту; они погрузились в беседу с двумя состоятельного вида всадниками, казалось не обращавшими никакого внимания на то, что они мешали движению. Без труда, постепенно, Иаков подвел к ним вплотную мула и узнал, понимая арамейский язык так же хорошо, как иудейский и аккадский, что чужеземцы интересовались течением реки в разные времена года и обитавшим в ней богом.

— Господа с равнин, — дружелюбно подключился он к разговору, — здешний народ приносил жертвы богу вод в очень древние времена. С тех пор его благосостояние настолько улучшилось, что он позабыл об этом боге.

— Какая глупость, — проворчал арамеец-хозяин, — ведь без воды чем бы был этот город? Строениями, поставленными на песке.

— Весьма примечательными строениями, вам не кажется?

Слуга посмотрел на громадные сооружения, блестящие сверху, словно покрытые листами золота, хотя на самом деле, как знал Иаков, то была желтая черепица.

— Эта земля больна и измучена, — возразил слуга. — Как могут ее жители благоденствовать?

— Таков секрет Вавилона. — Иакова озадачивали незнакомцы, поскольку слуга говорил как мудрец, а хозяин — как пастух. — И у других городов были славные деньки, — дружелюбно добавил он, — но невидимые боги обратили их в пыль. Вавилон, любимец Мардука, выдержал все испытания и переживет еще то время, когда ваше потомство исчезнет в земле.

Возникшая толчея на единственном мосту вынудила их продолжить движение. На дальнем берегу слуга заплатил нетерпеливой Эалиль монетами из чистого золота — отчеканенными в Сардах, как смекнул Иаков. Хотя такие откровенные и беспечные люди вряд ли могли быть платными агентами, его интересовало, где они остановились и кому служат.

— Если у вас есть верховые лошади на продажу, — предположил он, — я мог бы на них взглянуть, хотя в Вавилоне предпочитают мулов и диких ослов для повозок.

В силу привычки Иаков занижал стоимость товара, который собирался купить. Арамейцы посмотрели на него весело, с улыбкой.