Г-н Ральф на минуту задумался. Потом с оттенком горечи прибавил:

— Впрочем, сто лет назад мы получили иностранное оружие. Это оружие привез нам Гош, и это были французские ружья.

Я лег в восемь, Уильям разбудил меня в одиннадцать. Я опоздал к завтраку, за которым собирались мои коллеги по контрольной комиссии. Я был усталый, разбитый.

За сладким профессор Генриксен, который с неделю назад решился наконец выходить к столу, сказал:

— Дорогие коллеги, я счастлив, что могу вам сообщить первые результаты предпринятого мною обследования, которым вы благоволили заинтересоваться.

Я поглядел с удивлением. Он любезно мне улыбнулся.

— Вас не было, дорогой коллега. Во время одного обеда, на котором вы не присутствовали, я имел честь изложить этим господам цель и методы обследования, о котором идет сейчас речь. Кратко резюмирую для вас. Предмет: запросить по ирландскому вопросу самого крупного государственного человека каждой страны. Но спрашивать живущих мне казалось и пошлым, и ненадежным: языки сейчас связаны. И я счел более оригинальным и более верным спросить у мертвых, разумеется, не восходя слишком далеко в глубь времен. Мнения Густава Вазы и Альберони, например, сейчас не имеют уже практического значения. Напротив, кто же не видит выгоды знать по занимающему нас вопросу мнение князя Бисмарка или князя Горчакова?

Я растерянно поглядел на своих товарищей. Д-р Грютли солидно потягивал свое виски. Голубые глаза полковника Гарвея ничего не выражали. Барон Идзуми скрестил на столе свои маленькие морщинистые ручки и пристально их разглядывал.

— Теперь метод, — продолжал профессор Генриксен, — конечно, вертящиеся столы. Этот прием уже оправдал себя, и лучшие умы высказались за него. Виктор Гюго в своем сочинении «Уильям Шекспир», часть первая, книга IV, сурово осудил тех глупцов, которые смеются над этим: «Скажем откровенно, — говорит он очень метко, — эти насмешки не заслуживают никакого внимания». Те результаты, которые я сейчас представлю на ваше благоусмотрение, господа, блестяще оправдывают тезис, утверждаемый знаменитым французским сенатором.

Он вытащил поношенный портфель и собирался выложить на стол целую кучу бумажек.

— Каждому свой черед, я начал с духа господина Гладстона и господина Парнеля. Как я и ожидал, они уклонились от ответа. Вы сами понимаете, эти господа являются в этом деле стороною. Я не настаивал... Непосредственно затем я перешел к Италии. Напрашивалось совещание с господином Криспи. Ответ определенно неблагоприятный для Ирландии. Господин Криспи пожелал даже воспользоваться удобным случаем, чтобы установить один исторический факт, и сообщил мне, что он был в числе заговорщиков, которые 14 января 1858 года, подстрекаемые к тому Орсини, бросили бомбы в императора Наполеона III. Но он полагает, что теперь такого рода методы уже не ко времени.

— Это — осуждение ирландской системы, — сказал доктор Грютли, — то есть системы воздействия физической силой.

— Совершенно верно, — подтвердил профессор Генриксен. — Затем — это должно особенно интересовать вас, господин Жерар, — я перешел к Франции. Мне казалось, что наиболее яркий выразитель французской политики за последние полвека — господин Гамбетта; вот ответ, который он пожелал мне дать.

Он протянул лист бумаги, бумага стала переходить из рук в руки. Я прочел на ней следующую загадочную фразу:

«Е altretanto legittimo di vedere l’isola ove rintuona l’Hekla, bramare la liberta quanto scorgere l’aquila che vola verso al sole, la poena verso la tomba, la rondine verso la primavera e la preghiera innalzarsi verso il cielo» [3] .

— Разве так уж заведено, — спросил я, — чтобы духи пользовались для своего ответа итальянским языком?

— Да откуда вы взяли? — сказал профессор. — Отказ господина Гладстона был изложен на великолепном английском языке.

— Но тогда почему же это? — спросил я, указывая на ответ великого французского оратора.

Господин Генриксен пожал плечами.

— Духи обычно отвечают на своем родном языке, — ответил он.

Барон Идзуми поднял руку, давая понять, что просит слова.

— Ответ намекает на остров, на котором гудит Гекла, — сказал он. — Не спутал ли он с Исландией?

— Конечно, — сказал профессор Генриксен. — Впрочем, такая путаница вполне извинительна человеку, всецело занятому внутренней политикой. Зато, господа, оцените этот поразительный идеализм, позволяющий нам, как и раньше, чтить в лице Франции стража цивилизации. Да, теперь, как столетие назад, —

Все сочувственно зашептались по моему адресу. Я слегка поклонился, ровно настолько, чтобы удостовериться, что шрапнель Гиза продолжает сидеть у меня в затылке. Но, право, это было бы неблагодарно — в такую минуту обнаруживать свое настроение.

— Перейдем к Испании, — сказал профессор. — Ответ господина Кановы также чрезвычайно интересен. Он, как и господина Криспи, довольно враждебен революционным методам действия.