Я попытался вообразить, как Уичерли путешествует по далеким морям. От Тихого океана у меня почему-то остался в памяти запах пороха и огнемета; что же касается Уичерли, то его я вообще плохо себе представлял: порассуждать о своих чувствах он любил, но сам пока оставался для меня такой же загадкой, как и местопребывание его дочери.

— Да, чуть не забыл, — сказал я. — В разговоре с Долли Лэнг, соседкой Фебы по комнате, выяснилась еще одна вещь. Ваша дочь, оказывается, толковала ей о каких-то письмах, которые прошлой весной пришли на ваш адрес. По словам Долли, эти письма очень ее тревожили.

— Что именно она вам рассказала? — Уичерли бросил на меня беспокойный взгляд.

— Слово в слово передать вам ее рассказ я не могу. Долли трещала без умолку, а записей я не вел. Насколько я понял, автор письма клеветал на вашу жену.

— Да, в этих письмах действительно сообщались малоутешительные подробности.

— Автор писем вам угрожал?

— Пожалуй, хотя и не прямо.

— И вашей бывшей супруге тоже?

— В письмах содержалась угроза нам всем. Адресованы они были всей семье — поэтому Феба и прочитала первое письмо.

— А сколько всего было писем?

— Два. Они пришли с разницей в один день.

— А почему вы мне сами ничего про них не рассказали?

— Мне и в голову не могло прийти, что анонимные письма имеют какое-то отношение к исчезновению Фебы, — спокойно ответил Уичерли, однако его ровный голос никак не вязался с обильно выступившим на лице потом. Он вытер салфеткой вспотевший лоб и добавил: — Я не знал, что Феба из-за них расстраивалась.

— И тем не менее это так. Долли говорит, что Феба винит в этих письмах себя.

— Не понимаю.

— Вот и я тоже не понимаю.

— Странно, очень странно. Разумеется, первое письмо не могло ее не шокировать. В это время были пасхальные каникулы, Феба жила дома и в то утро сама спустилась за почтой. Письмо было адресовано всем членам семьи — иначе бы она его не вскрыла. Прочитав анонимку, Феба передала ее мне. Я хотел было спрятать письмо от Кэтрин, но моя сестра Элен его заметила и за завтраком...

— А что все-таки говорилось в этих письмах? — решил я наконец прервать его сбивчивые объяснения.

— Второе письмо мало чем отличалось от первого. И в том и в другом было столько гадостей, что и повторять не хочется.

— Ваша жена обвинялась в измене?

Уичерли угрожающе вознес над пустой тарелкой вилку с ножом и ответил:

— Да.

— И вы поверили?

— Я не знал, что и думать. По зловещему тону этих посланий я заключил, что автор — психопат. Однако своей цели он добился.

— В каком смысле?

— Из-за них семейные скандалы участились. Кэтрин требовала, чтобы я не сидел сложа руки. Она обвиняла меня в малодушии, хотя я со своей стороны сделал все возможное, чтобы узнать, кто клеветник, и положить этому безобразию конец. Я даже нанял...

Он запнулся.

— Детектива?

— Да, — вынужден был признать он. — Человека по имени Уильям Мэки, из Сан-Франциско.

— Я с ним немного знаком. К какому же выводу он пришел?

— По сути дела, ни к какому. Шериф Хупер высказал предположение, что автор письма — это либо недовольный, либо бывший работник на одном из моих предприятий. Но у нас ведь огромное количество служащих, и не только в долине, но и во всем штате, и текучесть кадров в нашем деле очень велика.

— Автор писем денег не вымогал?

— Нет. Насколько я понимаю, им руководила только лютая злоба.

— О Фебе в письмах что-нибудь говорилось?

— Вроде бы нет. Нет, не говорилось. Да она бы вообще про них не узнала, если бы в тот день не открыла почтовый ящик. К ее исчезновению эти письма отношения не имеют, я в этом абсолютно уверен.

— А я — нет. Скажите, на конвертах был местный почтовый штемпель?

— Да, их опустили в Медоу-Фармс. Это-то и плохо, ведь тогда получается, что автор — наш знакомый, быть может, человек, которого мы видели каждый день. В письмах ощущалась личная злоба, отчего шериф и решил, что их отправил какой-нибудь уволенный служащий.

— А вы сами кого-то подозреваете?

— Никого.

— У вас есть враги?

— Мне кажется, нет.

С этими словами Уичерли изобразил на лице вымученную улыбку, и я понял, что рассчитывать на него бессмысленно. Это был слабый, жалкий человек, который попал в беду и изо всех сил старается сохранить хорошую мину при плохой игре.

— И с кем же, по мнению автора письма, ваша жена вам изменяла?

Его рука забилась на скатерти, точно выброшенная на берег рыба.

— Понятия не имею. В письме об этом не говорилось ни слова. Очень может быть, этого человека и в природе-то нет. У нас с Кэтрин не все было гладко... — Фраза умерла, не успев родиться.