Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, сам сел напротив и внимательно выслушал мой рассказ. Когда я кончил, Тревор довольно долго сидел молча и совершенно неподвижно — казалось, он стоически переносит немыслимые физические или душевные страдания.

— Я сам во всем виноват, — сказал он наконец. — Надо было мне самому за ней присматривать, раз Гомер устранился. Бросил девчонку на произвол судьбы и как ни в чем не бывало уплыл себе по морям по волнам... — Он в сердцах стукнул кулаком по колену. — Впрочем, сейчас важно другое. Что делать будем?

— Искать.

— Если еще есть кого.

— Обычно они остаются в живых, — успокоил его я, хотя сам не очень-то в это верил. — Как правило, они либо считают мелочь в Лас-Вегасе, либо накрывают на стол в ресторане «Тендерлойн», а бывает, обслуживают клиентов в курильне марихуаны или же позируют в Голливуде.

Тревор насупил густые брови, похожие на злобно выгнувших спину гусениц.

— С какой это стати девушка из хорошей семьи станет болтаться по притонам?

— Современных молодых женщин побуждают к бегству выпивка, наркотики или мужчины. Все это, впрочем, лишь разные проявления бунтарства, которому они учатся в школе, да и не только в школе.

— Но ведь Феба по характеру никогда бунтаркой не была. Хотя, видит бог, у нее для этого имелись все основания.

— Вот меня и интересует, какие у нее могли быть основания для бегства. Разговор с Уичерли мне, по сути дела, ничего не дал. Когда он говорит о дочери, то создается впечатление, что он витает в облаках и на землю опускаться не желает.

— Естественно. Это одна из причин ее бегства.

Я ждал, что Тревор скажет еще что-нибудь, но он умолк, и я решил изменить тактику.

— Я слышал, что прошлой весной ваша племянница обращалась к психиатру. Вам об этом что-нибудь известно?

Тревор поднял брови:

— Нет. Но меня это нисколько не удивляет. Когда Феба вернулась в Стэнфорд после пасхальных каникул, она ужасно тосковала. Я знаю, что учиться она стала гораздо хуже.

— Из-за чего же она тосковала?

— Мне она об этом ничего не говорила, но, по словам жены, в Медоу-Фармс на Пасху разразился скандал. Как будто бы из-за каких-то анонимных писем.

— А вы сами их читали?

— Я — нет. Элен читала. Говорит, что довольно гадкие письма. Из-за них, собственно, и разразился очередной — и последний — скандал в семье. — Он доверительно наклонился ко мне: — Терпеть не могу сплетен, но по секрету скажу: Гомер и Кэтрин жили плохо. Им бы развестись лет двадцать тому назад или не жениться вообще. В свое время, когда мы с Элен еще жили в Медоу-Фармс, я часто бывал у них дома и должен сказать, что в такой обстановке жить ребенку несладко, отец с матерью постоянно ссорились.

— По какому поводу?

— По любому. Кэтрин ненавидела Медоу-Фармс, Гомер же ни под каким видом не желал переезжать. Да и вообще между ними не было ничего общего. Когда они поженились, ему было уже за тридцать, а ей не было и двадцати. И не только в возрасте дело. Они абсолютно на все смотрели по-разному, а Феба — до того, как уехать учиться, — между ними разрывалась. Это вовсе не значит, что у Гомера плохой характер — просто в его семье всегда водились деньги, а богатство делает человека в каких-то вещах податливым, а в каких-то, наоборот, несговорчивым, даже жестоким. — Он слабо улыбнулся: — Мне ли не знать, ведь я на него уже двадцать пять лет работаю.

— А что собой представляет Кэтрин? Многие о ней плохо отзываются.

— Неудивительно. — Его улыбка преобразилась в гримасу. — После развода, как это часто бывает с женщинами, Кэтрин пошла по рукам. Раньше же это была уверенная в себе, вполне красивая женщина — на любителя, конечно: пышная, довольно вульгарная блондинка. У меня с ней были неплохие отношения, ведь у нее, как и у меня, жизнь складывалась нелегко. Если, конечно, не считать того, что уже в восемнадцать лет она выскочила замуж за богатого человека.

— А что она делала до брака?

— Право, не знаю. Гомер познакомился с ней на юге и привез в Медоу-Фармс. Перед свадьбой она какое-то время жила у нас с Элен. Вести хозяйство Кэтрин абсолютно не умела, и Элен, хозяйка превосходная, многому ее научила. Мне кажется, что до брака Кэтрин работала секретаршей.

— Сколько ей сейчас лет?

— Думаю, около сорока. — Тревор помолчал и исподлобья внимательно посмотрел на меня: — Похоже, вас больше всего интересует Кэтрин Уичерли. Чем это объяснить?

— Последний раз Фебу видели вместе с матерью.

— Правда? Когда же?

— В день отъезда Уичерли. Мать и дочь сошли с корабля и куда-то уехали на такси. Сейчас я пытаюсь это такси разыскать.

— А не проще было бы напрямую связаться с Кэтрин?

— Конечно, но я не знаю, где она. Отчасти поэтому я к вам и приехал.

— Со второго ноября я ее не видел ни разу. В тот день, на борту парохода, она закатила такую истерику, что лучше не вспоминать. Сейчас Кэтрин, надо полагать, в Атертоне, у нее ведь там свой дом.