Заваривая крутой зеленый чай, Игнат улыбнулся, вспомнил, как смутил тещу этот самый «договор», на заключении которого он, Сергач, настаивал. Тещу, учительницу литературы, договорные отношения между брачующимися обескуражили, зато в глазах тестя, офицера в отставке, прагматичный зять сразу же подрос до... до звания прапорщика. А прежде тесть-отставник взирал на потенциального зятя-прорицателя вообще как на негодного к строевой доходягу. В переносном смысле, разумеется. Когда ж Сергач объявил, что решил покончить с сомнительными заработками на суевериях, тестюшка возвысил было Игната Кирилловича, образно говоря, до младшего лейтенанта, но тут же разжаловал обратно в прапоры, узнав, чем надумал зятек зарабатывать на хлеб насущный.

Жалкое подобие ветра всколыхнуло паруса занавесок. От терпкого чая защипало в горле. Желудок заурчал, перемалывая съеденный бутерброд. Игнат потянулся, снял с холодильника кипу писчей бумаги. Отодвинул на край столешницы телефонный аппарат с определителем номера, чей-то, уже не помнил, чей, странноватый свадебный подарок. Отыскал взглядом и взял гелевую ручку без колпачка, колпачок потерялся еще позавчера. Прикусил пластмассовый кончик ручки, зарылся в бумагах.

Изрядное количество серых тонких листков украшали ровные рукописные строчки. Сергач нашел дописанный им минувшей ночью до середины листок, прочел последний абзац.

— Молодчина, Игнат Сергач, — похвалил себя автор. — Мастерство растет не по дням, а по часам. Само собой, не Гоголь и даже не Горький, но на Яна Флеминга в относительно приличном переводе тянет вполне...

Жалко, никто, кроме Игната, не видел, как округлились глаза Инны, когда новоиспеченный муженек сообщил, что, дескать, и он в молодости баловался журналистикой и даже состоял в штате узкоотраслевой заводской газетенки.

Игнат сделал несколько правок в прочитанном абзаце, сел поудобнее, настроился на дальнейшее сочинительство, и тут затарахтел телефонный аппарат по левую руку от обнаженного автора. Цифры на определителе номера знакомые, с Шаболовки беспокоят.

— Алло, Витька, привет! Поздравляю с возвращением.

— Мать твою в лоб, Игнат, как ты догадался, что это я звоню?

— Элементарно, Ватсон. На Российском телевидении, кроме Витьки Фокина, других знакомых у меня нет. Как съездил?

— Нормально. Видел мои репортажи в «Вестях»?

— А то! — соврал Игнат. — Клево выглядишь в кадре, старина.

— Вообще-то, я только готовил материал, сам на экране ни разу...

— Не обижайся, я пошутил! — оборвал приятеля Игнат. — Выразился образно, в том смысле, что ты незримо присутствовал в кадре, находясь за плечом оператора. — И Сергач поспешил сменить тему. — А мы, как ты уже догадался, проблему с жильем до сих пор не решили. После свадьбы махнули в Крым на десять дней, потом дела навалились. Блин! Ты же не знаешь самого главного! Ты месяца два отсутствовал, да?

— Больше. Сразу после вашего бракосочетания, на другой день уехал, вернулся вчера, поздно ночью.

— Вить, ты не поверишь, но я резко поменял ориентацию. В смысле — социальную. Резко и кардинально. Я больше не мистик-профессионал, я теперь политтехнолог.

— Кто?!

— Охренел, да?

— Сергач, мать твою в лоб, кроме сочинения музыки, все остальные виды человеческой деятельности ты, по-моему, уже успел перепробовать. Или я ошибаюсь?

— Ошибаешься, старик! Четверть века тому назад я играл тяжелый рок собственного сочинения в школьном ансамбле, в вокально-инструментальном. И пел, подражал Яну Гилану, а нынче пишу и стараюсь быть похожим на Яна Флеминга, ферштейн?

— Абсолютно нихт ферштейн!

— Тогда слушай: мы уже купили билеты до Евпатории, а тут Инке пришло приглашение на одну презентацию. Я поперся с ней и совершенно случайно познакомился с неким шепелявым дядечкой из некоего политизированного интернет-издания. Какого, не спрашивай, все равно не скажу. Пока. Шепелявый после энной рюмки коньяка проболтался, мол, урвал заказ на весьма и весьма нестандартный долгоиграющий пиар будущей президентской кампании. В двух словах объяснил, в чем оригинальность проекта. Валяясь на детском евпаторийском пляже, я вспомнил пару его шепелявых слов по сути щедро субсидируемого предвыборного проекта и родил идейку в русле общей концепции, а по возвращении предложил новорожденную идейку шепелявому. Теперь вот сижу, воплощаю собственную плодотворную идею, в поте лица и тела отрабатываю офигенно солидный аванс. В Крыму, кстати, отдохнули мы на три с минусом. Условия аховые, цены, блин, кусаются, в море сплошь медузы. В Крым я больше ни ногой.

— Про Крым потом расскажешь. Признавайся, чего сейчас делаешь, авантюрист хренов? Чего, конкретно.

— Создаю кой-какой литературно-художественный текст. Подробности при личной встрече.

— Как раз на предмет встречи я и звоню. К двадцати ноль-ноль мы с супругой ждем тебя и Инку. Отказы не принимаются. Отметим мое возвращение по полной программе.

— О'кей. Кроме нас, кто еще зван, ежели не секрет?

— Большинство ты не знаешь, и... — Витя выдержал эффектную паузу, — ...и я дозвонился до Федора. Он обещался быть всенепременно.

— Серьезно? Блин горелый, я ему звонил-звонил, искал старую черепаху, и все без толку...

Друзья-приятели трепались еще минут десять. Говорили о разном, шутили, посмеивались. Положив трубку, Игнат присвоил началу сегодняшнего дня название «утро неожиданных звонков». И понадеялся, что грядет «день плодотворной работы». В том, что вместе с ослаблением жары случится «вечер приятных встреч и умеренных возлияний», Игнат не сомневался.

Не отрывая голой задницы от табурета, Сергач открыл дверцу холодильника. Взял последнюю из припасенных баночку кока-колы. Открыл, глотнул с удовольствием холодненького, утер пот со лба и, согнувшись над листком в три погибели, принялся писать. Быстро-быстро, едва успевая фиксировать на бумаге остросюжетные и слегка политизированные фантазии".