Защищая свои права, я ответил, что владею имуществом, которого вполне достаточно, чтобы претендовать на место в сенате. Кроме того, мне повезло выиграть процесс, затеянный в Британии моим покойным отцом. Речь шла о наследстве Юкунда, причитавшемся ему от его матери Лугунды, женщины высокого рода и к тому же жрицы.

Сама Лугунда, а также ее родители и братья погибли во время восстания, и Юкунд, знатный гражданин Рима, остался единственным наследником. Новый царь иценов одобрял его законные притязания. Юкунду полагалось получить немало денег в качестве компенсации за убытки, понесенные вследствие восстания, а также большой кусок земли и пастбища соседнего племени (оно участвовало в волнениях, так что царь иценов вознаграждал Юкунда за счет соседей).

Этот человек написал мне длинное письмо, прося, чтобы я попытался убедить Сенеку снизить тамошние налоги, которые грозили вконец разорить изнуренную войной Британию.

Являясь законным наследником Юкунда, я приложил все усилия к тому, чтобы Нерон признал мое право на это имущество. Император мог, конечно, конфисковать его в казну, но он так разбогател после разоблачения состоятельных заговорщиков, что пока не нуждался в деньгах.

Рассказав Нерону о непомерно высоких податях, собираемых по приказу Сенеки с жителей Британии, я посоветовал цезарю немного снизить их, дабы возвыситься в глазах бриттов. Нерон решил, что лихоимство не приличествует императору Рима, и вообще отменил налоги, желая, чтобы Британия поскорее окрепла.

Эта мера изменила в лучшую сторону стоимость моего британского наследства, потому что имущество тоже перестало облагаться налогами. Мне очень повезло: я успел первым сообщить царю иценов волю императора, и с тех пор в Британии стали высоко ценить мое мнение; по этой причине некоторое время спустя я возглавил в сенате комитет по британским делам, и работа в нем принесла много пользы и мне, и жителям Британии.

Для управления островной собственностью я вызвал из Цере двух самых рассудительных и неглупых вольноотпущенников и отправил их в Британию, дабы они научили местных крестьян правильно, то есть римским способом, обрабатывать землю для получения хороших урожаев, а также откармливать на убой скот для продажи его нашим легионерам.

Позже оба моих вольноотпущенника женились на знатных британских женщинах и закончили дни достойными и уважаемыми гражданами города Лугунда, основанного мною в память о матери моего старшего сына.

Они успешно занимались земледелием и скотоводством, и прошло много лет, прежде чем соседи принялись подражать им.

Как бы там ни было, эта часть моего имущества приносила мне приличный доход, несмотря на то, что большая доля прибыли оседала в кошельках вольноотпущенников. Не думаю, впрочем, что они слишком уж мошенничали, хотя оба разбогатели за довольно короткое время. Честность в разумных пределах, не устаю я повторять, имеет множество преимуществ перед недальновидным стремлением мгновенно получить огромные деньги.

Итак, у меня появилась возможность объявить о владении собственностью не только в Италии, но и в Британии, и я сделал это, когда меня по предложению Нерона избрали сенатором.

Желание Клавдии исполнилось, и я был счастлив, что она больше не будет приставать ко мне с этим. Никто особо не возражал против моей кандидатуры, разве что один-два человека заявили, что я еще очень молод. Однако прочие сенаторы лишь рассмеялись, ибо закон о возрастном цензе оброс столькими поправками, что ему уже попросту не придавали значения. Вдобавок все отлично понимали, что мои противники имели в виду вовсе не возраст, но не осмелились назвать вещи своими именами.

Однако я не стал изводить себя злыми мыслями о тех, кто выступал против меня, тем более что после заседания один из них, широко улыбаясь, подошел ко мне, поздравил и объяснил, что сенаторы, дабы поддержать свой авторитет, часто отклоняют какое-нибудь не слишком важное предложение императора. Я был благодарен ему за эти слова и запомнил их надолго.

В своих записках я столь подробно остановился на заговоре Пизона не потому, что хотел бы оправдаться в твоих глазах (мне не в чем винить себя), но только потому, что никак не могу решиться перейти к событиям, связанным с Антонией. С тех пор прошло немало лет, но слезы все еще наворачиваются мне на глаза, когда я думаю о постигшей се судьбе.

Вскоре после самоубийства Пизона Нерон распорядился выставить стражу вокруг дома Антонии на Палатине. Ему со всех сторон доносили, что Антония согласилась отправиться вместе с заговорщиками в лагерь преторианцев и даже якобы выйти за Пизона замуж — после того, разумеется, как он разведется со своей женой. Я-то, конечно, сомневался, что такая женщина, как моя Антония, могла обещать подобное (я имею в виду бракосочетание) — ведь она любила одного меня, да и по политическим причинам такое замужество было бы для нее немыслимым.

После разоблачения заговора судьба подарила мне всего одну ночь, которую я сумел провести с Антонией; впрочем, почему «подарила»? Эта ночь обошлась мне в миллион сестерциев — плата за страх солдатам, боявшимся гнева Нерона и Тигеллина. Но я бы с радостью отдал куда больше, если бы мне удалось спасти ее жизнь. Что значат деньги в сравнении с любовью и страстью? Да я бы не пожалел всего своего состояния — или, во всяком случае, значительной его части — ради любимой женщины. Но Фортуна не пожелала улыбнуться нам.