И вдруг ей показалось, что она скачет по золотистому песку вдоль аквамаринового моря, слышит радостный смех своих друзей, и чья-то до черноты загорелая рука вдруг хватается за уздечку ее коня. Смех становится громче, и вот обладатель смуглой руки уже поравнялся с ней.

– Маркус! – закричала Ориэль, узнав его, но увидела лишь удивленные лица слуг.

Значит, она снова грезила наяву…

– Вам плохо, госпожа? – встревоженно спросил один из слуг.

Прикрыв лицо ладонью, чтобы скрыть замешательство, Ориэль пробормотала:

– Просто немного устала, – и, откинувшись на подушки, замолчала.

Но когда они приблизились к усадьбе Молешалей, в уши Ориэль ударила такая какофония звуков, что она снова вскрикнула, на сей раз от удивления.

Перекрывая общий гомон, свирепо орал младенец – несколько месяцев назад Джулиана произвела на свет дочь. Кроме этого истошного крика, слышалось треньканье гитары, взрывы смеха и обрывки веселых куплетов, из чего можно было сделать вывод, что Пьер наслаждается вином и веселым обществом. Наконец, время от времени раздавался басистый стон хозяйки дома, по-видимому, доведенной до белого каления царящей в доме неразберихой.

Изрядно располневший от хорошей жизни Пьер, одетый в очень тесные штаны и распахнутый на груди бархатный халат, возлежал посреди зала на груде овечьих шкур с кубком в руке; ему прислуживал премиленький розовощекий мальчик.

– Это Криспин, мой протеже, – представил Пьер.

Не обращая внимания на юношу, Ориэль сказала:

– Мне нужно очень серьезно поговорить с тобой наедине, Пьер.

Тот пожал плечами.

– Криспин посвящен во все мои еекреты. Гово ри.

Ориэль неохотно начала:

– Колин говорит, что ты угрожал Маркусу Флавье. Что тебе известно о его исчезновении?

После короткой паузы Пьер ответил.

– Я ничего не знаю об этом, но не сомневаюсь, что он вернулся в Гасконь.

– Почему же он вдруг решил вернуться?

Похожие на две черные жемчужины глаза окину ли округлившуюся фигуру Ориэль насмешливым взглядом.

– В самом деле, с чего бы это, дорогая сестрица? Может быть, ему было чего бояться, а? Чего-то, что вот-вот могло выйти наружу?

У Ориэль забилось сердце, но внешне она осталась спокойной.

– Пьер, я думаю, что Маркуса нет в живых.

– В таком случае, туда ему и дорога. Но я хочу сказать тебе одну вещь. Если он действительно мертв – в чем я лично очень сомневаюсь, – то клянусь, что я к этому совершенно непричастен. Хоть я и был бы счастлив собственноручно отправить его на тот свет, кто-то другой лишил меня этого удовольствия.

Ориэль поверила ему. По выражению с детства знакомого лица, теперь ставшего порочным и обрюзгшим, она поняла, что он говорит правду.

– Тогда кто же это сделал?

Пьер встал и жестом приказал Криспину удалиться. Когда брат и сестра остались вдвоем, он наклонился к ней.

– Повторяю, я не верю, что его убили. Я считаю, что он сбежал, – Пьер понизил голос. – И хочешь знать, почему? Потому что он отец твоего ребенка, Ориэль. Я ни одной минуты не верил, что ты забеременела от своего дурачка.

Ориэль не в силах была ответить и, повернувшись, молча покинула дом. Слуги помогли ей забраться в носилки, и она вернулась во дворец.

Буйное цветение, обычно окрашивающее Бэйнденнский лес во все оттенки синего, голубого и фиолетового, уже кончилось, и сейчас, на исходе лета, лишь поблекшая зелень деревьев отражалась в стоячей воде пруда, на берегу которого стоял заброшенный недостроенный дом.

Изабель де Бэинденн казалось, что даже птицы не залетают сюда, в это мрачное, пустынное место. Она сидела на берегу, уныло глядя на свое отражение на гладкой, как зеркало, поверхности. Ни пения птиц, ни надежды, ни счастья – ничего не осталось в ее жизни. Вес рухнуло, все разрушено безвозвратно, ее Адам – бедный, несчастный Адам, из которого она тщетно пыталась вылепить что-то, чем ему не дано было быть – в конце концов не выдержал и ушел от реальности, замкнулся в своем маленьком мирке, словом, сошел с ума…

Сделав это открытие, Изабель сразу постарела. Начала обвисать и дрябнуть кожа, морщины появлялись и множились, как грибы после дождя, потеряли форму бедра, а глаза, еще недавно такие живые и блестящие, вдруг остекленели и поблекли.

А потом еще этот последний удар. Ровно семь дней назад, сидя на этом самом месте и предаваясь все тем же тоскливым мыслям, Изабель вдруг заметила под водой что-то блестящее. Опустив руку, она нащупала и вытащила начавшее ржаветь колечко. Вначале оно ни о чем ей не напомнило, но, приглядевшись, Изабель с ужасом признала в нем перстень, который всегда носил на мизинце Маркус де Флавье.