Из меня словно выдернули клапан. Воздух со свистом вышел. Я переставляла ноги, как во сне, панически боясь обернуться и мучительно желая это сделать. Обернулась. Никого. Равнодушная толпа обтекала меня, по вечернему лояльные граждане не пихались локтями, не обзывали меня росомахой, никто не мешал мне сомнамбулой маячить посреди тротуара. Темнело. Я так и не рискнула ни поймать машину, ни спуститься в метро. Держась освещенных и людных пространств, я прибыла домой почти ночью. Примерно на полпути взгляд отстал от меня, но это уже ничего не меняла. Кажется, я сошла с ума. «Доигралась», — встрял с неуместным сочувствием внутренний голос.

— Ну где же тебя носит? — Лешкины глаза сверкали от гнева, но вместе с них прыгали хитрые бесенята, — телефон отключила, с работы давно ушла. Насть, имей уважение к старшим! Мы с Сашей уже отчаялись тебя дождаться?

— С кем? — не врубилась я.

— Сюрпрайз, — в прихожую влетела загорелая до коричневого глянца, худая и ошеломляюще красивая Санька.

Кажется, для сегодняшнего дня это было уже слишком. Последние форпосты моей нервной системы рухнули и я разрыдалась прямо в коридоре. Санька к счастью решила, что от радости. Но Лешку так просто было не провести. Волевым решением изолировав меня в спальне, он минут сорок сидел рядом и просто держал за руку, делился силами. Честно говоря, я всегда была уверена, что истинная щедрость мужчины не в том, как легко он расстается с деньгами, а в том, насколько охотно он готов дарить тепло души. Правда, по жизни, это часто взаимосвязано.

Выйдя, наконец, к накрытому Санькой столу, я первым делом отчитала ее, что свалилась она как снег на голову без предупреждения. У меня не мыто, не чищено, в холодильнике — недельной свежести запасы. И сама я — лот-аутсайдер на аукционе подержанных девушек.

— Ой, да расслабься. Я хотела эффектного явления народу. Так и было спланировано, ты приходишь усталая с работы, а тут я, пир горой и все счастливы!

— Спасибо, Санькин, я оценила, — искренне сказала я.

После того, как мы выпили зубодробительно кислого кьянти, отведали пересоленной миланской колбасы и отставив в сторону и то, и другое, достали из бара доброй русской водки, а из морозилки шматок украинского сала, жизнь заиграла свежими красками.

К счастливой жизни с Олегом Санька шла так трудно и долго, что я думала — сломается, не осилит последний решающий этап. Мужик несколько лет метался, пребывал в почти истерическом состоянии. Он одинаково боялся и старой жизни, и новой, он раздваивался на конфликтующие друг с другом части, он мучал себя, Саньку, всех, кто так или иначе попадал в круг их истории. Но в итоге наши победили. Санька цвела и пахла, на ее лице светилась огромная неоновая вывеска «Жизнь удалась».

— Слушайте, как я отвыкла от Москвы, просто поразительно, — щебетала она, густо намазывая тонкий ломтик ветчины ядреной горчицей.

— Соблазнилась на сладкие итальянские кущи? Продала родину за стакан красного вина? — ехидничал Лешка.

— Нет, Леха, — парировала слегка осоловевшая Санька, — не за вино, не за комфорт. За солнце, веришь? Вот в чем Италию никто никогда не переплюнет, это в солнце. А какие там краски…

— А я думал, всему причиной любовь, — не унимался милый, — а ты оказывается на солнышке греться любишь.

— Любовь — это само собой. Но я тебе скажу, дорогой мой, когда климат благоприятствует, любовь жарче. Эта российская погода…. Это такой мрак. От нее одни депрессии. От нее не любовь, а тоска, не радость, а надрыв. Жить надо в тепле, это я тебе как врач говорю.

— Спасибо, коллега, учту, — Лешка под предлогом «в сон потянуло» деликатно ретировался, позволив нам пообщаться тет-а-тет.

Но общение странным образом не клеилось. Всего ничего жила Санька вдали от родины, а словно другой человек приехал. Пока она была здесь, дышала одним со мной воздухом, смотрела на те же самые лица и пила то же самое пиво в до трещинок изученном ресторанчике, мы при всей разности интересов, профессиональных и личных, умудрялись легко и просто понимать друг друга с полунамека. А сейчас… О чем ей рассказывать? Я красочно расписала нашу поездку в Германию, отдав должное красотам Рейна и сытости бюргерской жизни. Но на фоне Италии эти впечатления блекли. Другие же темы обозначить и вовсе язык не поворачивался. Ну не излагать же в деталях историю про Блюстителя? Впрочем, никакой он не Блюститель. Если мы на правильном пути и наши выводы не подпорчены Петиной фантазией, мы имеем дело с человеком, которому до морали, как до голубых Альпийский гор. Он просто получает удовольствие. Наслаждение — единственная его религия.

— Ты о чем задумалась? — спросила Санька, эгоистично не замечающая моих почти уже мертвых глаз. Казалось, что сейчас я просто рухну на стол и засну между овощным салатом и недопитой бутылкой водки.

— Все, падаю, — сказала я, — Саньк, ты прости, но мне надо чуть поспать. Иначе просто помру. Там в гостиной Лешка положил для тебя все причиндалы.

— Господи, да конечно, о чем разговор, — все-таки слегка обиделась Александра, и не сдержалась, добавила, — ну что ж ты так себя так вымотала? Я все понимаю, работа, зарплата, но ты посмотри на себя, как будто уголь на тебе месяц возили.

— Да ладно, оклемаюсь, — я не стала язвить по поводу ее неуместных комментариев в адрес моей внешности. Пошла спать. Не умывшись и даже зубы не почистив.

Лешка беспокойно ворочался на своей половине кровати. Хотел что-то сказать, но видимо не решался.

— Лешь, ты чего, — легонько пихнула я его в бок.

— Настюш, сил нет на этот твой рабочий беспредел смотреть, — о господи, сейчас он опять примется дудеть в свою дуду, — ну хочешь я тебе помогу? Я не знаю чем, но я попробую. Все-таки я считаюсь неплохим специалистом, а вы явно имеете дело с моим клиентом.