Шрифт:
— «…у Наташеньки зубки режутся, и она тянет все в рот, — читает тем временем продавщица. — В наших краях и то врачи велят на это внимание обращать, а какую дрянь она в той Африке потянет, так это и представить себе невозможно…»
На крыльце громко звякает крышка, и в сельпо появляется Славка.
— Чего застрял?
— Очередь, — шепотом поясняю я.
— «Очередь, очередь»… — ворчит он и начинает медленно пробиваться к прилавку. — Гвинея-Бисау!.. — вдруг громко объявляет он. — Знакомое местечко.
Очередь дружно поворачивается к Славке. Продавщица прекращает чтение.
— Здравствуйте, — весело говорит Славка, оттерев плечом какую-то пригорюнившуюся старушку. — Год в Судане инструктором работал. Как раз на границе с Гвинеей: мы туда за кока-колой по воскресеньям бегали. Насколько я помню, Судан никак не соприкасается с Гвинеей, но очередь, видимо, помнит географию еще хуже меня. Все смотрят Славке в рот.
— Жара кошмарная. Ну конечно, змеи там, скорпионы, мухи-цеце. Но вообще-то ничего, привыкаешь. Кто едет-то?
— Дочь, — всхлипывает стоящая впереди. — С детишками…
— Перебьются, — твердо говорит Славка. — Советую черных сухарей насушить мешка четыре: хлеба там нет.
— Совсем нет? — поражается мужик на протезе.
— Ни крошки, — авторитетно заявляет Славка. — Кстати, а у вас-то хлеб свежий?
— Свежий… — Ну, отпустите нам пока килограммов десять, Генка, давай мешок. Да, так насчет Гвинеи…
Через три минуты мы выходим из сельпо. Я волоку мешок с теплым хлебом. Славку провожают благодарственными возгласами и приглашениями погостить. На крыльце я останавливаюсь: нет, девчонки не видно. Что за чертовщина?..
— Давай мешок, — ворчит Славка. — Давай мне мешок, а сам попрешь молоко. Что ты головой вертишь?
— Шея онемела, — говорю я, беру ведро с молоком, и мы неторопливо идем по щедро усыпанной коровьими лепешками деревенской улице.
— Ну и народ наши славяне! — вдруг смеется Славка. — Чем хлеще врешь, тем больше верят…
А я не слушаю его. Я гляжу через плетень: у крыльца стоит она, та самая. Значит, не чертовщина, значит, она действительно существует!.. Я набираю полную грудь воздуха и начинаю очень громко петь:
Пусть всегда будет солнце,Пусть всегда будет небо…Кажется, она смотрит в мою сторону!..
Пусть всегда будет мама…— Чего ты разорался? — удивляется Славка. — Мама ему понадобилась!
Она не только смотрит — она быстро идет к калитке, открывает ее и выходит на улицу. Значит, она — это она, та, что танцевала…
— Славка, бежим!.. — кричу я, наступаю на свежую коровью лепешку, поскальзываюсь и с ног до головы обдаюсь прохладным, отстоявшимся в погребе молоком…
Славка корчится. Смеется девчонка, смеется какая-то женщина. А я весь мокрый и весь перемазанный. Видно, встал не сразу, а побарахтался, ища ускользавшую точку опоры.
У Славки судороги от хохота. Он абсолютно лишился дара речи, а только показывает на меня пальцем:
— Ва… ва… ва…
Я брожу по молочной луже и никак не могу отыскать ведро. Не раздавил же я его, в конце концов!..
— Вот ведро! — кричит девчонка, давясь смехом. — Ты его за плетень забросил!..
Я молча поднимаю слегка погнутое ведро. Штаны, рубашка и кеды промокли насквозь и стали противно жирными; наверно, со стороны я похож на осеннего сома, сонного и жирного. Мне бы следовало подобрать ведро и уносить отсюда ноги, а я начинаю выпрямлять его на коленке.
— Балет!.. — выдавливает наконец Славка.
Я молча гну ведро в трех шагах от девчонки и чувствую, как от меня пахнет коровой.
— Иди умойся, — говорит она. — Волосы у тебя слиплись.
Я прекращаю попытки придать ведру прежнюю форму и, не поднимая головы, иду к мешку. Подхватываю его и вдруг замираю.
Вокруг слышится гнусное жужжание: зеленые толстые мухи нагло атакуют мои штаны. Славка отбирает мешок:
— Ты рассадник! Я с тобой и шагу не сделаю!..
Потом мы оказываемся во дворе. Я остаюсь в одних плавках, и Славка поливает мне из бадьи колодезной водой. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать, и все время лихорадочно ловлю ускользающий брусок колючего мыла. Девчонка стоит рядом и командует:
— Намыль голову еще раз. Уши забыл. Локти грязные.
— Сохни, — говорит Славка, обдав меня последней двухведерной порцией. Он берет ведро, к которому теперь никак не подходит крышка, и опять идет за молоком.
Я стираю свое барахлишко в долбленой колоде. Девчонка сидит на срубе колодца и болтает ногами.
— А ты кто? — спрашивает она.
— Испытатель, — к сожалению, обстоятельства не позволяют вложить в это слово достойную долю гордости. — Вездеход гоняем на гарантийный километраж.