В 1931 году Эйнштейн приехал в Пасадену, чтобы прочитать лекцию в КАЛТЕК. Тогда-то Эйбрахам Флекснер впервые предложил ему стать сотрудником Института перспективных исследований, еще только открывавшегося в Принстоне. Потом разговор об этом возобновился на их встрече в Оксфорде в 1932 году.

— Профессор Эйнштейн, — начал Флекснер, когда оба прогуливались по дорожкам парка Крайст-черч-колледжа, — не подумайте, что я дерзну предложить вам должность в нашем институте, однако если бы вы все же решили рассмотреть такую возможность с практической точки зрения, мы были бы готовы принять все ваши условия.

С начала тридцатых годов партия Гитлера каждый раз получала все больше голосов на выборах в рейхстаг. Уже в 1932 году нацисты имели более двухсот депутатских кресел, и парламент оказался под контролем хитрого и коварного Германа Геринга. Знаменитому физику и его второй жене Эльзе стало ясно, что рано или поздно им придется покинуть Германию. Тут в третий раз возник Флекснер, теперь уже в доме супругов Эйнштейн в Капуте на окраине Берлина, и убедил их вместе пересечь Атлантику. Великому физику предстояло прочитать очередной цикл лекций в Соединенных Штатах; он обещал Флекснеру посетить его институт и тогда принять окончательное решение. В день отъезда, выходя на улицу из дома, Эйнштейн взглянул на постаревшее лицо жены и сказал ей ворчливо, скрывая собственное волнение: «Dreh' dich um. Du siehst's nie wieder!» [24] . В январе 1933 года президент Германии назначил Гитлера канцлером рейха. Эйнштейн уже находился в Пасадене. В одном из интервью он подтвердил то, что предрек жене: «Я не вернусь домой…»

Альберт и Эльза были достаточно осторожны, чтобы никогда больше не возвращаться в Германию, но все же съездили в Европу, где у Эйнштейна еще оставались дела, связанные с научной работой и преподаванием. Тем временем Геринг в одном из своих пламенных выступлений в рейхстаге осудил «ученого еврея» за измену и объявил вне закона его самого и всю его научную деятельность. После этого нацистские штурмовики ворвались в дом Эйнштейна в Капуте, разыскивая оружие, якобы припрятанное там коммунистами.

Наконец знаменитый физик принял предложение Флекснера. Американец, со своей стороны, согласился с условиями ученого: платить ему пятнадцать тысяч долларов в год и взять на работу одного из его ассистентов. 17 октября 1933 года Эйнштейн сошел с парохода «Уэстморленд» на пристани Куорантин-Айленд в Нью-Йорке, оттуда его без лишней огласки доставили сначала на катере до побережья штата Нью-Джерси, а затем сразу же в гостиницу «Пикокинн» в Принстоне.

Недавно учрежденный институт был словно нарочно создан для него. Здесь, по словам Флекснера, можно было спокойно работать, не опасаясь, что «затянет текучка». В обязанности Эйнштейна в Принстоне входило только одно: думать. В одной из бесед с журналистами его спросили:

— Профессор, ваши теории изменили всеобщее представление о мире. Благодаря им наука сделала огромный шаг вперед. Но скажите, где же находится лаборатория, в которой вы делаете ваши открытия?

— Здесь, — ответил Эйнштейн, показывая на нагрудный карман пиджака, из которого торчала авторучка.

Эйнштейну хотелось добиться наибольшей производительности работы мозга при обдумывании научных вопросов. Для этого он изобрел и часто применял на практике метод, названный им Gedankenexperiment («мысленный эксперимент»). В действительности такой метод использовался еще в классической Греции, хотя уже в самом названии скрыто противоречие. Любая современная наука, а физика — в особенности, основана на том, что всякая гипотеза должна проверяться экспериментально. С конца девятнадцатого века стали появляться все более совершенные и сложные научные приборы, и «чистым» ученым-физикам становилось все менее по вкусу возиться с ними в лабораториях исключительно ради того, чтобы получить результаты, которые они и так уже знали. Вражда теоретиков с практиками усилилась настолько, что превзошла даже традиционное непонимание между математиками и инженерами; обе стороны испытывали взаимную неприязнь и отказывались работать вместе, если только к этому их не принуждали обстоятельства.

Бэкон, как и Эйнштейн, принадлежал к когорте физиков-теоретиков. Он не изменил своей детской любви к чистой математике и всегда держался подальше от прикладной науки. Ему, чтобы заниматься своими исследованиями, не нужны всякие громоздкие устройства, достаточно лишь сосредоточиться и включить умственные способности. Вот такая физика Бэкону нравилась, напоминая ему вдобавок любимые шахматы!

Несмотря на наличие важных научных центров, сам Принстон был довольно серым городишком, совсем маленьким и по-американски ханжеским. Вопреки университетскому духу (а может быть, как раз под его влиянием) здесь во всем царили сдержанность и умеренность, довольно невеселое и неловкое соблюдение приличий.

Размышляя об атмосфере лицемерия в городке, Бэкон пришел к выводу, что секс — единственное, в чем теория не только не приносит удовлетворения, но в условиях одиночества просто трансформируется в извращенные фантазии. Обитатели города — ректор и церковнослужители, жены преподавателей и мэр, полицейские и врачи, большинство студентов университета — занимались «мысленными экспериментами» в области секса в самых неожиданных местах: в церкви и на университетских лекциях, в кругу семьи и по дороге в детский сад, за завтраком или выводя вечером на прогулку своих пуделей. И сотрудники Института перспективных исследований, и непросвещенные обитатели Принстона ограничивались тем, что лишь воображали себе удовольствия, которые не осмеливались испытать в жизни. Из-за этого Бэкон презирал всех своих знакомых: лицемерные, глупые, малодушные люди! Сам он никак не хотел мириться с чисто теоретическим познанием секса; ни один интеллект, даже такой великий, как Эйнштейн, не в силах постичь то, что может дать физическая близость с женщиной! Разум способен формулировать научные законы и теории, выдвигать гипотезы и обнаруживать их следствия, но ему не дано воспроизвести бесконечное разнообразие запахов, ощущений, потрясений, которое дарит женское тело… В общем, надо признаться, Бэкон уже два года пользовался услугами представительниц самой древней профессии — потому, может быть, что не имел возможности поддерживать подобные отношения с женщинами своего круга.

Но вдруг судьба свела его с Вивьен. Однажды с ним приключился очередной приступ хандры, а ее тело было совершенно неотразимым; груди казались круглыми, как большие черные бильярдные шары, хотелось взять их в ладони и почувствовать кожей эту гладкую округлость. Всякий раз, когда Бэкон предчувствовал ее появление в своем доме (Вивьен ни за что не соглашалась заранее предупреждать его о приходе), он выбирал самые белые простыни и застилал ими постель. Четкие очертания прекрасного черного тела на белоснежных простынях возбуждали его невероятно. Охваченный блаженством, он ложился рядом и растворялся в безмолвном и сладостном состоянии полного согласия с окружающим миром, создаваемом слиянием двух ничем не похожих существ.