6 января появляется описание реакции ядерного распада в журнале «Натурвиссеншафтен». Начинается всеобщий ажиотаж: вскоре повсюду — в Америке, Копенгагене, Париже, Берлине, Москве, Мюнхене и Ленинграде — воспроизводятся эксперименты Гана.

В чем причина такой бурной деятельности? Любой физик может ответить на этот вопрос: уже многие десятилетия известно, что Вселенная состоит из микрочастиц материи, соединенных друг с другом силой притяжения, которую мы называем энергией. На определенном этапе Эйнштейн доказал, что материя и энергия — два разных состояния одной субстанции. И вот впервые человек может наблюдать переход материи в энергию, ослепительную энергию, выделяющуюся при расщеплении ядра атома урана… Но еще больше захватывает идея использования этой энергии на практике… Осуществления цепной реакции… Строительства ядерных реакторов… И, в противовес созидательным возможностям, производства оружия невиданной доселе разрушительной мощи…

С самого начала эта последняя перспектива кажется Гану самоубийственной и внушает безграничный страх. На встрече с коллегами из Института имени кайзера Вильгельма он даже предлагает утопить в море все запасы урана Германии, чтобы не допустить разработки смертоносного устройства. Его озабоченность усиливается, когда один из сотрудников отмечает, что вместе с оккупацией Чехословакии во владения рейха перешли богатейшие в мире месторождения урана в Иоахимштале… Итак, подготовлена сцена для действия под названием «Апокалипсис», занавес открывается…

После того как в Америке опубликованы результаты опытов по расщеплению ядра, многие ученые включаются в кампанию, направленную на то, чтобы убедить администрацию СИТА в возможности создания атомной бомбы, а также начать широкомасштабную программу исследований и опередить немцев в этой области. Среди этих ученых — несколько выдающихся физиков, вынужденных бежать из завоеванной Гитлером Европы: Эдвард Теллер (который, кстати, защищал свою докторскую диссертацию вместе с Гейзенбергом), Лео Силард и Юджин Вигнер. Они постепенно привлекают к участию в кампании таких знаменитостей, как Ферми, Бете, фон Нейман, Оппенгеймер и, конечно, Эйнштейн, которые к тому времени также перебрались на жительство в Соединенные Штаты.

В октябре 1941 года по указанию Рузвельта начинаются работы по созданию самого разрушительного в истории оружия — проект «Манхэттен».

Осенью 1939 года немецкие физики, объединившиеся в так называемое Uranverein — «Урановое общество», приглашают участвовать в своих заседаниях знаменитого Вернера Гейзенберга.

Уже через три месяца после этого Гейзенберг передает в Uranverein свою работу, озаглавленную «Возможности технического получения энергии на основе деления урана». В ней содержится обзор всех имеющихся немногочисленных материалов на эту тему, а также упоминается идея, развитая его учеником Зигфридом Флюгге, о том, что обычный уран состоит из двух изотопов: урана-238 и гораздо более редкого урана-235, только и пригодного для осуществления цепной реакции. Наконец, Гейзенберг выдвигает одну из величайших проблем атомной физики — и, как оказалось позже, неразрешимую для немецких ученых — достижение «критической массы», необходимой для цепной реакции.

Благодаря этому сочинению Гейзенберга в конце 1939 года Германия становится единственной страной мира, располагающей теоретической базой для серьезной атомной программы, тогда как правительства Соединенных Штатов и Великобритании едва проявляют интерес к данной теме.

Начиная с 1942 года ход войны резко меняется. Поражения германских войск на Восточном фронте тяжело сказываются на экономике рейха, Гитлер вынужден реорганизовать свое правительство. Среди первоочередных мер — назначение новым министром вооружений архитектора Альберта Шпеера, сделавшего так много для украшения Берлина. В гитлеровском кабинете министров Шпеер очень выделяется — интеллигентный, высокий, подтянутый, образованный, он не только кажется единственным нормальным человеком, но несомненно является самым изворотливым из всех приближенных фюрера.

Гейзенберг наконец добивается заслуженной политической реабилитации. После долгой изнурительной борьбы против Штарка и цепных псов Deutsche Physik он заручается поддержкой руководителей немецкой науки. Гиммлер сдерживает данное ему несколько месяцев назад обещание, и в апреле Гейзенберг получает двойное назначение в Берлине: деканом кафедры университета и, чуть позже, директором отделения физики Института имени кайзера Вильгельма вместо голландца Петера Дебая, отказавшегося помогать нацистам в развитии вооружений. В июне Гейзенберг подписывает очередной контракт и становится директором института и научным руководителем атомной программы.

Освоившись в новой должности в Берлине, Гейзенберг вскоре встречается со Шпеером и обиженно жалуется на недостаточное внимание, которое уделяется ядерным исследованиям.

— В Соединенных Штатах подобный проект сразу приобрел бы первоочередное значение, — подзадоривает он Шпеера.

Бывший архитектор выглядит заинтересованным и просит физика подробнее рассказать об атомной энергии и ее возможном использовании в военных целях. Терпеливо, как студентам на семинаре, Гейзенберг в общих чертах рассказывает министру вооружений о делении ядра, реакторе и цепной реакции.

— Прекрасно! — воодушевляется Шпеер. — Пора браться за дело Что нужно для активизации работы?

— Прежде всего нужны деньги для строительства циклотрона — аппарата по обогащению урана…

— Позвольте задать вам один прямой вопрос, профессор. Можно ли использовать атомную энергию, скажем, в бомбе?

— Думаю, что да, — невозмутимо отвечает Гейзенберг, но тут ж уточняет: — Впрочем, боюсь, изготовить ее до конца этой войны невозможно.

— А как вы считаете — американцы смогут создать такую бомбу раньше нас? — не успокаивается Шпеер.