– И не надо! Не надо! А что я сказала-то? Ну что? – она снова возвысила голос.

Таня отвернулась и уставилась в окно. А Глаша опять зашипела:

– Какие лужи! Тучи движутся в сторону Суздаля. А там ещё свои тучи, там уже льёт. Мы приедем в самый ливень, не найдём полянки и останемся голодными! А всё почему? Потому что не захотели остановиться в том ельничке! А там – и солнышко, и сухо. Сейчас бы уже поели… – Она собралась было засмеяться, как вдруг Люда, решившая, что пора разрядить обстановку, возопила:

Курды– мурды– о-о-ой!

Это была одна из доморощенных песен Люды.

Никто, включая её саму, не знает, что значат эти волшебные слова. Никто никогда не слышал этого дикого мотива, напоминающего индейский клич. Но напев производит на людей магическое действие: он не оставляет равнодушным ни единого слушателя.

– Тьфу ты, Людка! Чтоб тебя!.. Напугала, окаянная! Чего ты орёшь-то? Больше песен, что ли, не знаешь? «Курды-мурды!..» – Глаша камнепадом обрушилась на сестру. Люда пожала плечами, закрыла глаза и откинулась на подголовник.

– Ну вот, с испугу ещё сильнее есть захотела. Какой же здесь был дождь! Какой дождь! Здесь, наверное, давно такого дождя не было. А я давно так не голодала. Ну просто живот подвело. – Она зашлась своим нервным смешком. – Когда же мы наконец приедем?

Её шипение осталось безответным: Люда впала в летаргический сон, Таня сделала вид, будто ничто никогда её так не интересовало, как происходившее в тот момент за окном.

СУЗДАЛЬ 4 – мелькнул указатель.

– Ну вот, здесь ещё нет дождя, но, судя по всему, сейчас ливанёт. Да-а! Измученные мы въехали в Суздаль! – заколыхалась Глаша.

– Скажи ещё «усталые, но довольные». Чем это ты так измучена? – Тане не изменяло чувство справедливости.

– Как это чем?! Как чем? Да у меня же голодный обморок сейчас будет. Если мы не покушаем, конечно, – Глаша так разволновалась, что опять сбилась с шёпота на крик.

Когда невиновного обвиняют в преступлении, которого тот никогда не совершал, первая реакция – оправдаться, доказать свою невиновность. Но чем более упорствует обвинитель, тем менее остаётся у обвиняемого уверенности в своей правоте. Сомнения закрадываются в душу – а ну как и вправду я?

У Глаши есть один бесспорный талант. Она способна вызвать чувство и даже сформировать комплекс вины у человека и с очень крепкими нервами. Она внушит этому человеку, что все несчастья ближних – из-за него. Она вспомнит тысячу примеров его бесчеловечности, ставшей причиной чьих-то страданий. Она достанет доказательства, предъявит улики и приведёт свидетелей его асоциального поведения. Спорить с ней бесполезно. Она не станет возражать, а просто поднимет глаза к небу и тяжело вздохнет. Словно желая сказать: «Что можно ответить этому извергу?»

Суздаль встретил нас засухой. Правда, Глашу это уже не занимало. Остальным же давно хотелось одного – встать где-нибудь лагерем и накормить голодающую.

А Глаша тем временем приободрилась. Она почувствовала, что одержала верх и оттого, позабыв про свой ужасный шепоток, заговорила громко, можно даже сказать, чеканя слова:

– Здесь?! Ну нет! Кругом – жильё!.. Там?! Да вы что?! Там же помойка! Я так и знала. Я знала, что в городе негде расположиться: всё дома да помойки.

Наконец улочка, по которой мы двигались, завела нас в тупик. Мы выехали к пруду, окружённому ивами и камышом. На берегу, с нашей стороны, паслись домашние гуси, а чуть в сторонке блеяла привязанная коза. На другом берегу стоял монастырь, отражавшийся всеми куполами и стенами в воде. В монастыре, как водится в таких случаях, звонили к обедне. Огромный чёрный ворон уселся на крепостную башню и тоскливо крикнул. Из камышей выплыла гусыня, а за ней – словно нанизанные на одну нитку, неуклюжие гусята. На мостках сидел полосатый кот, не обращавший на птиц никакого внимания. Его больше занимали рыбки, резвившиеся в прозрачной воде.

Такие картины, обычно, вдохновляют, настраивают на лирический лад. Охватывает блаженное чувство любви ко всему живому. Хочется забыть о мирской суете и вести тихую, уединённую жизнь, посвятив себя служению ближнему. Хочется простить людские слабости и прегрешения. Хочется направить человечество на путь мира и любви друг к другу.

Но чуждые всего земного мысли прервала Глаша, которой зачем-то вздумалось разбить водное зеркало обломком кирпича, валявшегося тут же.

Зеркало треснуло, осколки разлетелись сотнями страз, монастырь утонул.

В это время Люда, решив, что настал её звёздный час, как всегда неожиданно для всех, запела:

Солнце светит ярко, луна горит порой!
Где ж ты мой татарин, татарин молодой?
А я твоя татарочка, танцую ж я с тобой…