Невидимое якобы проявляется через видимое. Все материальное, всякий физический процесс является отражением трансцендентного мира, существующего по ту сторону видимых форм. Именно эта символика создаёт священный порядок вещей и делает их тем, что они есть: деревом, источником, звездой, красивым пейзажем, пещерой, прекрасным телом, чистым голосом, болезнью, смертью, трансом и т. д. То, что естественно и сообразно для рационального разума, представляется сверхъестественным явлением для сознания религиозного. Земля, скажем, в этом случае — образ мифической земли, своего рода материальное отражение царства невидимого.

Пространство также воспринимается сквозь призму традиционных представлений. Сунданцы и яванцы смотрят на географию иначе, чем мы: поля, леса, горы, дождь, ветер наделены для них голосами; природа — это вечная книга, и человек в ней — случайный персонаж. Он занимает в космическом порядке заранее определённое место и призван сохранять традиционный порядок. Люди созданы для служения богам, для поддержания вселенской гармонии. И, исполняя религиозные обряды, соблюдая заведённый порядок, верующие соединяются после смерти вокруг очага вечности. Вот почему каждая церемония, каждый обряд приобщает человека к частице вечности. Вечность же очищает от скверны и дарует молодость.

После беглого изложения представлений традиционного сознания мы перейдём к описанию древних индонезийских культов.

До прихода ислама, а ещё раньше индуизма в Индонезии были распространены анимистские верования. Кроме того, здесь существовала ещё одна форма приближения к божественному — шаманизм. Его нельзя выделять в особый культ или секту. Шаманизм по отношению к анимизму занимает то же место, какое занимает мистика внутри больших религий — таких, как христианство, ислам, индуизм. Но мистика доступна каждому, а здесь лишь одному человеку — шаману — дано познать божественное через экстаз.

Шаманизм не получил большого распространения. Он практиковался главным образом в Центральной Азии и Сибири. Само слово «шаман» пришло из словаря одного из племён пастухов-земледельцев Центральной Азии [26] . По сути дела, о шаманизме можно говорить только применительно к народам, обитающим возле Полярного круга. Тем не менее в Китае, Индии, Малайе, Индонезии этнографы отмечают довольно значительное наличие местного шаманизма. Несмотря на влияние местных верований и некоторое различие в обрядах, типичная структура шаманской мистики у монголов и у саами одна и та же.

Предназначение шамана — якобы путешествовать в виде духа по ту сторону видимого мира, с тем чтобы встретиться с праотцом и праматерью всего сущего. По возвращении он должен рассказать о своём пребывании в царстве мёртвых, духов и богов. При этом шаман использует чаще всего мифические элементы религии, распространённой в данной местности. Структурно шаманское искусство подчиняется единой схеме: с помощью танца он доводит себя до транса и падает замертво. Во время священного сна его душа покидает тело и улетает в мир иной. Затем она возвращается и вновь вдыхает жизнь в телесную оболочку шамана.

Излишне говорить, что подобное умение наделяет шамана большой властью: он якобы укрощает огонь, умеет летать, спускается в преисподнюю, исцеляет хворь, приманивает дичь, говорит со зверями, а то и превращается в медведя, волка, тигра, выдру и т. п.

Каждый его подвиг обставлен определённой символикой. Шаман может отправиться в путешествие, толь-ко впав в транс, когда он покидает свою земную человеческую оболочку. Он должен вначале умереть, чтобы воскреснуть затем в царстве бессмертия. Смерть тела — это воскрешение души.

Вряд ли имеет смысл останавливаться здесь подробно на многочисленных разновидностях шаманизма. Вышеизложенной схемы достаточно для того, чтобы попытаться проанализировать сунданскую церемонию бенджанг.

Сунда представляет собой довольно однородную культурную сферу, поэтому мы рассмотрим вместе три описанные выше церемонии. В них нетрудно увидеть символику, общую для всей Юго-Восточной Азии.

Так, в бенджангё танцоры скачут, оседлав палку-лошадь. На Суматре батаки пользуются ею при обрядах, включающих транс. Большинство религиозных культов мира связывает одержимость с духом, который уносит человека на спине. Чаще всего это крылатый конь, мчащий человека в подземное царство, в потусторонний мир. В верховой езде есть ещё и сексуальный символ — демонов распаляет вынужденная пассивность седока. Кто на ком сидит — не имеет значения, это два лика одержимости. Лошадь-палка фигурирует и во время церемонии обрезания в Сунде: этот обряд отмечает переход от детства к юношеству. Осёдланный конь знаменует власть над собственными инстинктами, собственной сексуальностью: укрощённый человеком конь — это урезоненное воображение. А укрощать — значит приводить к порядку. Обрезание, обряд инициации, знаменует появление нового человека, и в этом тоже есть элемент шаманизма: побеждая собственное тело, свою природу, инициированный возрождается, возносясь над хаосом, приобщается к миру духов.

Эта лавина символов рискует показаться чистым произволом, но символизм не однозначен. Он приспособлен к различным граням сознания индивидуума. Религии типа христианства и индуизма возникли на базе древней символики, смысл которой затем трансформировался, но всякий мог найти в системе символов то, что больше всего соответствовало ему лично. Это, кстати, было одним из открытий психоанализа, рассмотревшего сквозь призму символики глубинные мотивы человеческого поведения.

Данное отступление имеет прямое отношение к церемонии бенджанг, ибо понять её можно, лишь увидев во впавших в транс сунданцах не дикарей, принявших звериный облик, а одну из тенденций духовной жизни, кроющуюся в сознании каждого.