Шрифт:
– Пан Ал… пан… – заикаясь проговорила Юлия, и он ответил почти так же, как там, на станции, где она увидела его впервые:
– Зовите меня лучше пан Флориан. Это имя не хуже прочих! И весьма соответствует обстановке! [36]
При этом он хихикнул, и Юлия, приглядевшись, поняла, что ее «садовник» изрядно пьян. Его даже пошатывало, взор блуждал, а рассеянное выражение лица доказывало, что он видит происходящее вполглаза и слышит вполуха.
36
Флориан – цветочный (ит.).
«Может, он сейчас свалится и уснет, и все обойдется?» – с надеждой подумала Юлия, однако расчеты ее тут же и рухнули: пан Флориан с некоторым усилием вынудил оба глаза не разбегаться в разные стороны, а вперил их в грудь Юлии и, пробормотав:
– Что-то на тебе больно много лепестков, Незабудка! – принялся срывать с нее одежду столь сноровисто, что оторопевшая Юлия ощутила себя луковкой в руках опытного повара: уже через мгновение шелуха платья была с нее сорвана, остались только голубые чулочки с подвязками. Они-то и произвели на пана Флориана наиболее возбуждающее воздействие: застонав, он опрокинул Юлию на кровать.
«Ну, хотя бы удовольствие я наконец-то получу!» – изо всех сил стараясь быть циничной, подумала Юлия и зажмурилась, но память-предательница вдруг нарисовала перед ней брови вразлет, чеканный профиль, темно-серые глаза и твердые губы Зигмунда Сокольского, и горло сжалось от непрошеных слез. Конечно, она готова была зарыдать от ненависти к нему!
Пан Флориан вдруг опрокинулся на спину:
– Черт! Пусто-пусто! Такого со мной еще не бывало!
Она подавила вздох не то облегчения, не то разочарования и с усилием отогнала воспоминания о ночи на почтовой станции.
Кажется, дело складывается не так плохо. Сейчас пан Флориан уснет – и все останется шито-крыто.
Однако он не засыпал, а просто лежал рядом с Юлией молча, изредка трогая ее тонкое колено и тихонько посапывая, а она с трудом удерживалась, чтобы не захихикать от щекотки, и боялась только одного: что он потребует «взлелеять свой росток». С некоторыми приемами сего «цветоводства» мадам Люцина в теории ознакомила Незабудку, но применять их на практике у нее нимало не было охоты. Но вдруг пан Флориан тяжело задышал и привскочил над Юлией.
– Ох, скорее, скорее! – с беспокойством прошептал он, выкатывая свои черные глаза и раскидывая ей ноги пошире. – Мой маленький капрал готов к штурму! Скорее открой ворота крепости, не то он опять опустит свой таран!
Юлия не смогла сдержать смеха. И, едва коснувшись ее, пан Флориан задрожал, заерзал, тихонько завыл – и стремительно изверг свою похоть и свою слабость. А потом уснул так внезапно, будто умер, – и только громкое сопенье выдавало, что он вполне жив.
Юлия лежала на спине, все еще согнув колени, совершенно ошеломленная открывшейся ей истиной: оказывается, не все мужчины доставляют женщине наслаждение! Не могут? Не хотят? Не умеют? Значит, не все мужчины одинаковы в постели, не все такие, как Зигмунд, который старался не только для своего блага, но и для своей незримой любовницы. Может быть, он вообще единственный…
От этой мысли новая волна ненависти к Сокольскому захлестнула Юлию. Да как он смел осведомить Адама о случившемся?! Как он смел говорить о Юлии так, словно она – его вещь, его крепостная девка?! Как он смел неотвязно присутствовать в ее мыслях, вплоть до того, что даже сейчас ей чудится его насмешливый, пристальный взгляд?!
Она сердито повернула голову в ту сторону, откуда, как ей чудилось, исходил этот прилипчивый взгляд, – и чуть не вскрикнула, увидев Шимона Аскеназу, стоявшего в дверях и глазевшего на обнаженные тела Юлии и пана Флориана. При этом он отчаянно гримасничал, делал какие-то безумные жесты, и Юлия не тотчас поняла, что пан Шимон всего лишь просит ее выйти с ним из комнаты. Что, уже пора снова идти к гостям? Но почему в глазах Аскеназы такой ужас?
Немало всем этим озадаченная, Юлия поднялась и, прижав к груди охапку своих шелковых одежек, вышла в коридор, желая сейчас только одного: поскорее помыться.
– Слушайте, барышня! – пробормотал Аскеназа трясущимися губами. – Не стойте так, как будто у вас совсем отнялись ноги!
Юлия даже вздрогнула, до того эти слова напомнили ей жуткую суету в доме старой Богуславы. Она даже оглянулась невольно на кровать – но пан Флориан вполне жив, тихо, ровно сопит… Тут пан Шимон, потеряв терпение, схватил ее за руку и потащил по коридору, беспрерывно бормоча:
– Нужно бежать, бежать!..
– Дайте хоть одеться! – прошептала Юлия, вырывая руку. – Что за спешка, не пойму?!