– Да ладно, сидите, – великодушно махнула она рукой и, отодвинув тарелку с недоеденным эскалопом (теперь ни кусочка в рот не возьмешь, будешь непрестанно думать о несчастном le volontaire, который пожертвовал собой ради разнообразия здешнего меню!), принялась за бесподобный торт «Опера», запивая его остывшим жасминовым чаем. – Я не флик, честное слово! Да и на лесбиянку вроде не похожа. С чего вы взяли?

– Между прочим, меня зовут Арман, – отрекомендовался он и попросил официантку Мао принести ему еще рюмочку кира.

– Очень приятно, – ответила Эмма, впрочем, не называясь. Ни к чему такая короткость. Обойдется!

– Итак, почему я принял вас за флика или лесбиянку? По одной и той же причине. Вы так таращились на Фанни, словно решили рассмотреть, какого цвета у нее нижнее белье или не подложены ли в ее лифчик вместо поролоновых фолсиз пакетики с героином. Но кто бы вы ни были, советую вам успокоиться. Фанни чрезвычайно законопослушна, платит все налоги, ни в какой криминал в жизни не ввяжется, а прелести однополой любви ее не интересуют.

– Да? – усмехнулась Эмма, которая в этом, честно говоря, и не сомневалась. Даже мысль такая ей в голову прийти не могла! С женщиной?! Бр-р! Зачем ей женщины, когда на свете столько красивых мужчин? – Ну, какая жалость… То есть у меня никаких шансов?

– Никаких! – решительно мотнул головой Арман. – Тем паче в таком наряде, в образе женщины-вамп. Эту публику Фанни ненавидит, потому что одна такая вамп, кстати, бывшая ее подруга, увела у нее любовника. Очень богатого русского! Там была такая любовь, но появилась Катрин…

– Ага, так ее зовут Катрин, эту блондинку! – кивнула Эмма.

– А откуда вы знаете, что она блондинка? – вскинул брови Арман, и Эмма чуть не брякнула: «Я ее только что видела в музее д’Орсе!», но вовремя прикусила язычок.

– Да я просто так сказала, – вывернулась она. – Ваша Фанни-то брюнетка, значит, любовник мог променять ее только на какую-нибудь крошку-блондинку.

– О нет, Катрин не крошка, у нее замечательные формы. И при этом отнюдь не силиконовые груди и вовсе даже не пустая голова. Она работала модельером, если не ошибаюсь, но теперь-то, конечно, бросила все это и сидит на шее своего любовника, развлекается походами по магазинам и покупкой новых тряпок. Только иногда посещает Лувр или д’Орсе вместе со своей «Школой рисования». Фантазия у Катрин отличная, только рисует она неважно, вот и набивает руку.

– Слушайте, – сказала Эмма с интересом, – вы настолько хорошо осведомлены о жизни этой самой Катрин, что можно подумать, будто вы к ней неравнодушны.

Показалось, или Арман действительно слегка напрягся?

– Да что вы, я ее видел только раз или два, да и то мельком! – сказал он как-то очень уж небрежно. – Вся информация о ней – от Фанни, которая, когда Катрин сыграла свою роковую роль в ее жизни, проклинала ее налево и направо и вскрывала ее подноготную перед всяким и каждым.

– Да уж, – задумчиво произнесла Эмма, некстати вспомнив ту роковую роль, которую сама сыграла в жизни своей подруги Галины. – Брошенные женщины словоохотливы. Но Фанни, наверное, была отчасти в этом виновата сама. Зачем знакомила Илларионова с Катрин, если знала, какая она хищница, а главное, как она нравится мужчинам?

И тут же Эмма второй раз за вечер ощутила, будто ее кипятком ошпарило. Новый прокол! Что ж она делает, дура безумная! Почему назвала фамилию Илларионова? Сейчас Арман этак поднимет брови и спросит: «А откуда вы знаете, как его фамилия, этого русского?»

– Конечно, вы правы, – небрежно заметил Арман. – Она хвасталась своим Лораном направо и налево. И не удержалась, чтобы не продемонстрировать его Катрин. У них и раньше было какое-то соперничество из-за мужиков, ну вот Фанни и не удержалась, чтобы не показать, какого бобра убила.

Лоран? Почему Лоран? Ну да, созвучно фамилии Илларионов: видимо, Фанни и этот Арман вслед за ней решили не калечить язык на правильном произношении невыговариваемой русской фамилии.

– Ну ничего, – сказала Эмма, с сожалением приканчивая торт и еле удерживаясь, чтобы не окликнуть Мао и не попросить вторую порцию. – Фанни – дама симпатичная, найдет себе другого, и очень скоро. Может быть, не столь богатого, но помоложе, покрасивее, поинтереснее…

– Ну, вы не видели Лорана! – значительно поднял палец Арман. – Очень импозантный мужчина. И, как говаривали во времена наших бабушек, грех из его глаз так и брызжет. В том смысле, что он очень сексуален. Разве что и в самом деле лишь какой-нибудь молодой красавец смог бы затмить его в глазах Фанни. Кто-то вроде меня…

И он скорчил такую гримасу, что Эмма не выдержала – расхохоталась.

– Смейтесь, смейтесь, – с трагическим видом клоуна, привыкшего к насмешкам, сказал Арман. – Женщины почему-то пренебрегают мною как любовником, предпочитая видеть во мне только друга, а между тем я не только в дружбе, но и в любви могу быть верным как пес! – Он приподнял ногу, и голова дремлющей собаки, лежащая на его кроссовке, тоже приподнялась. – Вы слышали когда-нибудь о Таллемане де Рео? Ну, это знаменитый историк! В своих записках он рассказывает прелестную, задушевную историю о том, как собака стала свидетельницей тайного и злодейского убийства ее хозяина, а потом выследила убийцу. Это было весьма высокопоставленное лицо, королевский придворный. Собака кинулась на него и начала кусать, а потом принялась лаять, метаться, и когда король (уж не помню, который из Людовиков) обратил на это внимание, она привела его к тому месту, где коварный убийца зарыл ее убитого хозяина. И снова она бросалась на злодея, пока его не схватили, не обыскали и не нашли при нем каких-то вещей, принадлежащих мертвому. Кроме того, его плащ был в пятнах крови… Разумеется, негодяя казнили. А все благодаря преданности собаки! Вот и я могу быть таким же ради женщины, которая меня полюбит!