А вокруг стояла тишина. Однажды где-то вдали взбрехнула собака, Тина задрожала, но лай утих. Однако дрожь не унялась. Вдруг вспомнился бело-рыжий хвостик, торчавший из собачьей будки. Вот почему Атаманша не встретила хозяина радостным лаем! Первая пуля, знать, досталась ей. Вторая – бабе Вере. Третья – Данилушке.

Ну, там, конечно, не один Виталий (он же Павел), небось целая рать, и у каждого есть запасные обоймы, рассудила Тина. А на нее-то уж точно хватит.

Уткнулась в траву.

Беды можно ждать сколько угодно, и все равно свалится она как снег на голову, все равно окажешься к ней не готовой, почувствуешь себя какой-то букахой, опрокинутой на спину и в ужасе глядящей на огромный надвигающийся небосвод: вот-вот раздавит!

Данилушка, Данилушка… И баба Вера. И Атаманша. И, еще раньше, Светка.

Тина закрыла глаза. Слез не было, и страха особенного не было, только боль сухо рвала сердце.

Потом, она знала по опыту, будет еще хуже, еще мучительнее. Однако и этого сейчас вполне хватало!

Скорчилась, подтянула колени к груди, да так и лежала, крепко зажмурясь, только иногда кусая край ладони, чтобы не дать вырваться рыданию, и вслушивалась в вечернюю тишину.

Потом вдруг дошло, что лежит она как-то слишком долго. Созвездия передвинулись по ясному небу к западу, а на востоке призрачно, холодно посветлело: скоро должна была взойти луна. Прошел, наверное, час, а то и два – Михаила все нет. Неужели решил не возвращаться за ней? Лида уплакала не рисковать?

Нет, нет… Опять что-то случилось! Внезапно выйдя из тоскливого оцепенения, Тина поняла это так отчетливо, будто кто-то шепнул страшную весть в ухо.

Вскочила, вгляделась в темноту. И, сообразив, как отсюда самым коротким путем добраться до дома Михаила, шагнула вперед.

Сначала, пока шла по земле, было еще ничего, а потом, когда оказалась на деревянном тротуаре, даже испугалась: чудилось, мостки так и гудят под торопливыми, неровными шагами.

Мелькнула было мысль разуться и пойти босиком, но этак она вообще недалеко уйдет. Собьет ноги, занозит, а вдруг придется бежать? Да и собакам без разницы, шумно она идет или тихо: бессонно взбрехивали за заборами даже на вздох. Наверное, убийцы вполне могут догадаться, что означает эта глухая перекличка из двора во двор. И Тину будут стеречь возле дома Михаила…

А вдруг стеречь окажется некому, ожгло безумной надеждой? Вдруг Михаил, защищая жену и дом, положил убийц в рукопашной или перестрелял из охотничьего «зауэра», которым гордился всю жизнь и стрелял из него блестяще? А потом на него навалилось обычное интеллигентское раскаяние – сидит над трупами поверженных злодеев, оплакивая их и себя, ошалев от ужаса, что нарушил первейшую заповедь Божию, – и думать забыл про бывшую жену, которая…

Картина, внушающая самые радужные надежды, погасла так же внезапно, как и вспыхнула. Тина угрюмо качнула головой. Нет, все это, пожалуй, фантастика. Михаил не мог измениться столь бесповоротно. Он всегда готов был стерпеть обиду, чем сделаться обидчиком, – подставить, выражаясь фигурально, другую щеку. Но если так… но если так, то что же случилось? Что задержало его?

Только одно. Но невозможно даже представить это!

Тина осторожно приотворила калитку и замерла, боясь шагнуть во двор. Не заперто – это плохо! Снова содрогнулась от запоздалого опасения, что ее могут подстерегать здесь, однако тут же сообразила, что при таком раскладе вряд ли горел бы свет во всех окнах и была бы так гостеприимно распахнута дверь на веранду.

А если она опоздала, если Михаил с Лидой все-таки ушли и теперь ищут ее на условленном месте?

Нет, надо все-таки посмотреть.

«Беги!» – кричало что-то в душе, но Тина пересекла дворик и шагнула на крыльцо. Вспыхнуло воспоминание, как она стояла здесь нынче, жадно вслушиваясь в заковыристые вопросы Данилушки, в Лидкины покаянные всхлипы. Воспоминание мгновенно исчезло, кануло, словно камень – в глубокую воду. Как давно это было! Да было ли вообще? И что вообще существовало в ее жизни, кроме этой напрягшейся тишины, этой огромной ночи, навалившейся на плечи, будто неподъемный груз, так что Тина невольно сгорбилась, замедлила шаги…

А может быть, она просто заранее знала, что увидит?..

Да, Тина опоздала – Лида была уже совсем холодная, и кровь, наполнявшая болезненно искривленный рот, потемнела и запеклась. Глаз убитой Тина не видела – только закатившиеся белки.

Мгновение стояла, ловя этот белесый, остановившийся взгляд, потом почувствовала, что пол покачнулся. Успела шагнуть к косяку, припасть, сползти по нему. Уставилась на соломенную косу, всю переплетенную тонкими красными ленточками. Едва поняла, что это струйки крови. Но не Лидиной. Кто-то истекал кровью, склонившись над ней, потом отполз. Вот тянется красный след, обрываясь за полуприкрытой дверью горницы…