– В смысле? – насторожился Николай, у которого откровенно ухнуло в пятки сердце: как предложит ему сейчас Родик что-то вроде должности личного врача, персонального, так сказать, «лепилы»! И что он будет делать? Несмотря на то, что знакомство с этим загадочным и опасным человеком было для Николая, наверное, из-за какого-то морального вывиха очень лестным, он ни за что не заявился бы к Родику, оставайся хотя бы один шанс иным образом узнать то, что надо было узнать. А уж связывать с ним дальнейшую жизнь, тем более теперь – нет, это вряд ли. Но отшить Родика сейчас – это значит поставить крест на очень многом…

– Не тушуйся, – сказал хозяин, который с явным удовольствием наблюдал за внутренней борьбой Николая. – Дело совсем иное, и скажу я тебе о нем не сейчас.

Татьяна прервала его, вкатив сервировочный столик, при одном взгляде на который Николай невольно вспомнил Чкаловск и Валентину с ее пирогами. Правда, тут были не пироги, а разные булочки и «печенюшки», которые при ближайшем знакомстве таяли во рту.

– Почему так? – озабоченно спросил Родик, чуть только жена скрылась за дверью. – Баба в теле – и готовит так, что язык проглотишь. А чуть только сядет на диету или вовсе исхудает, у нее руки словно бы не тем концом вставлены делаются. Ох, до чего ненавижу тощих! Они все, даже замужние, похожи на блядей, которые с голоду помирают и в койке на хлеб зарабатывают.

Николай чуть не захлебнулся чаем, настолько высказанная мысль совпадала с его собственными убеждениями.

– А ты женат? – полюбопытствовал Родик.

Николай качнул головой.

– Да ты что?! Ну хоть любовницу содержишь?

– Хм-нет, – ответил Николай, чуть не подавившись чаем и смешком.

– А чего? – не унимался Родик. – Не дай бог, «голубой»? Причесочка у тебя вон этакая… Или просто кандидатуры подходящей не попалось?

– Я совершенно черно-белый, – буркнул Николай. – Ничуть не голубой! А причесочку мне соорудила соседка. Она на старости лет окончила курсы парикмахеров, и надо было на ком-то потренироваться. Ну, я и пошел навстречу бабуле.

Он снова взялся за прерванный процесс насыщения, ловко избежав настойчивого вопроса о кандидатуре.

– Жена – вещь серьезная, – задумчиво сказал Родик. – Меня иногда спрашивают, почему я за Татьяну держусь. Не поверишь – мы двадцать лет знакомы. История знакомства нашего… Жаль, что ты врач, а не писатель, это ж натуральный роман! Еще в глухие советские времена недалеко от поворота с Гагарина на Бекетовку, где Дворец спорта, была тайная точка, на которой всегда можно было девочку подцепить. Я тогда молодой был, только начинал свой тернистый, извиняюсь за выражение, путь, но ходку уже имел. И вот на радостях от свободы решил барышню поиметь. Едем на «волжанке» – тогда это было очень круто! – вдвоем с одним братком, видим, стоит на условленном месте телушка. Ну натуральная такая деревенская деваха, кровь с молоком, буфера – во! – Родик показал руками на метр от своей тощей и впалой груди. – Как раз в моем вкусе. А мой напарник говорит: «Небось какая-нибудь невинная студенточка, которая просто так, случайно там стоит! Больно уж морда простодушная». Ну, проверим, думаем. Остановились и задаем кодовый вопрос: «Подвезти или подработать?» – «Подработать», – отвечает деваха, потупив свои голубенькие глазки.

Посадили в тачку, по пути затарились шампанским, приехали на хазу, привели девушку в ванную: «Ну, помой там чего надо!» А я, знаешь, по жизни жуткий был чистюля, брезгливый – спасу нет, заразиться боялся, сейчас-то зона малость обломала, а попервости очень форс гнул. Разливаем шампунь, пьем одну, вторую, третью. Время идет, а давалки нашей все нет. Мне уже сильно надо, а ее все нет. Что такое, думаю? Пошел в ванную, открыл дверь… и дара речи лишился. Ванная, зеркало, весь кафель намыты до хрустального блеска, а деваха заканчивает драить унитаз.

Напарник мой, в натуре, упал, где стоял, а я аккуратненько спрашиваю, что бы все это значило. Тараща на меня свои невозможные голубые глазки, наша прелесть ответствует, что зовут ее Таня, от роду семнадцать лет, приехала она аж из Курмыша, в медицинском училище на первом курсе учится, а маманя болеет, стипендия – кошкины слезки, ну и надумала Таня подработать. Спросила совета у тертых подружек, те и решили подшутить над девчонкой, благо она простая, как русская печь.

Смотрю я на нее, хочу так, что штаны трещат, а знаю, что сукой не буду. Вздохнул мертво, даю ей полсотни – Таня побелела вся и аж зашаталась. «Да вы что, – говорит. – Зачем так много? Давайте я вам еще окна помою и полы, и вообще в другой раз убраться приду…»

Только намылился я ей свиданку назначить, как мальчик девочке, вдруг… вдруг дверь вышибают менты и вяжут нас всех подряд, не разбирая ни правого, ни виноватого. Облава… Ну я же говорю, роман! – хохотнул Родик, явно довольный выражением лица Николая. – Помню, голос сорвал, кричавши, что девка сюда ненароком попала, что не виноватая она. Два раза по зубам получил, чуть не на коленях стоял перед каким-то старлеем – сам не пойму, что это меня так разобрало. Ну, тот мент человеком оказался, уши открыл, Танькину историю выслушал – да и отпустил, в камеру не стал сажать. Взял с нее подписку о невыезде, вот и все. А вот меня… – Родик хмыкнул. – Меня закатали крепко, поскольку было за что катать. Но через некоторое время доходит до меня письмецо, на котором живого места от штемпелей нет. Татьяна пишет, мол, спасибо мне, что я такой хороший, и хоть в милиции ей популярно все про всех сказали, она ничему дурному про меня верить не желает, будет ждать. Здрасьте, я ваша тетя, я буду у вас жить!

Но если ты думаешь, что это на меня произвело благотворное воздействие, то глубоко ошибаешься. Зона есть зона, а срок у меня был большой, мне надо было думать, как там выживать. Срока там мотали не пластилиновые человечки, ой, нет! И из меня они вылепили то, что следовало. С тех пор я на волю выходил как в отпуск: напьюсь, нагуляюсь – и снова в зону. Но всякий раз на воле я с Татьяной встречался. Жизнь я ей изломал, это точно, даже сердечную болезнь через меня нажила, но не отступилась. Поженились во время моей отсидки. Ну достала она меня, достала – и все тут! Были у меня бабы кроме нее, ничего не скажу, одна даже как бы любовь случилась – что характерно, на пересылке, года три назад. Она тоже зэчка была. Я вышел, а та женщина еще мотает срок.