Шрифт:
Автор текста О. Якунина, исполнялось на мотив популярной в предвоенные годы песенки «Три танкиста» из популярного фильма Ивана Пырьева того же названия.
Началась у Бендера премьера.В ресторан идут без долгих словТри артиста, три веселых друга -Джигафаров, Бабин и Ширшов.Миша Джигафаров — Колька-Свист из «Путевки в жизнь», друг Ланге — приобретение новое. В фольклорной песенке, относящейся лично к нему, я расскажу о нем подробнее.
Укусила Бабина собака,(делал прививки от бешенства — временно не пил)
Но состав всегда у них готов.Три артиста, три веселых друга -Джигафаров, Гришин и Ширшов.Но всегда, везде, при всех составахНеизменен Миша-рулевой.И летит в Сталинабаде — слава!Ох!Экипаж машины грузовой.Не классика. Но песенка о «трех артистах» вытеснила у сталинабадцев песенку о «трех танкистах» (слова Б. Ласкина). А вот и классика (В. Бибиков):
…Раздался вдруг ужасный крик.Хмельной Ширшов в чужом костюмеУпал с гитарою в арык.Кричал от ужаса Кокон Волчков. Он одолжил свой новый костюм Ширшову. Все хохотали.
С третьего сезона обязанности главного художника театра выполнял некий Валентин Прожогин. Сначала он жил в Сталинабаде один, потом к нему приехала супруга — Таня.
Александр Бендер (он легко рифмовал) тут же откомментировал:
Прожогин любил до приезда женыУснуть под журчанье арычной волны.Но все изменилось. Приехала Таня.И он засыпает на мягком диване.Прожогин «на диване»?!!
Обхохочешься.
У Миропольской что-то отмечали! (Премьеру или еще что-то — не важно.)
Сын Ицковича Вовкэ сидел рядом с Гафой и время от времени хватал ее за колени. Она, смеясь, его отталкивала (смеялся Гришин — «их сосед») и подносила к губам Вовкэ столешник. Ицкович жалостно улыбался:
— Ви что делаете? Агафоника Васильевна! Я вас глубоко уважаю! Но мальчику завтра в школу! У него больное сердце! Ему нельзя столько пить!
Гафа хохотала.
Нашла забавную находкуАгафоника наконец.Она вливала в Вовку — водку,Пока не пал он, как мертвец.Неожиданно навсегда выбыл из состава «машины грузовой» Василий Бабин. Туберкулез. Лег в больницу «вдувание» помогло. Каверны затянулись. Вышел на волю. Встретился с основным составом «машины грузовой». Откуда-то привезли бочку пива. Вася поднял (с чьей-то помощью) бочку. Легкие разорвались — Вася умер.
Хоронили его по первому разряду. С оркестром. Вместе со всеми шел за гробом и Менглет. Гроб, обтянутый кумачом, несли на плечах, сменяя друг друга, актеры. Нес и Менглет, удивляясь легкости поклажи. На лбу мертвеца развевался чубчик… Дул легкий ветерок… У покойников волосы несколько дней растут — живут.
Могилу засыпали землей, а кучерявый чубчик под землей еще жил — рос…
Обхохочешься!
На поминках по Васе — как водится — тоже хохотали, ну и плакали, конечно. Менглет в застолье не участвовал. Играл спектакль.
Семьей Вася обзавестись не успел. Было к моменту кончины ему от роду — тридцать лет.
…Михаил Джигафаров до начала войны из основного состава «машины грузовой» не выбывал. Трезвый скромный, молчаливый, застенчивый. По-пьяни бешеный, буйный сквернослов; глаза его наливались кровью, он скрежетал зубами, был страшен. В театре его называли «зверком». И в трезвом состоянии в его глазах было что-то звериное. Но трезвый он был только «зверком», «зверем» становился — выпив.
Миша часто бывал у Миропольской, к тому времени уже замужней. Ее супруг — Паша Беляев, из Театра имени ВЦСПС, старик (под сорок!), в состав «машины грузовой» не входил. Он напивался втихаря и быстренько засыпал на диванчике (Гафа следила, чтобы он в арыках не валялся).
Беляев засыпал. А Джигафаров — стыдясь, что он обманывает доброго, милого Пашу, — после трех стаканов уходил домой с отвращением к себе.
Гафа бежала за ним в его холостую квартиру. В бешенстве он накидывался на Гафу, зверски ее избивал, и однажды так звезданул ее кулаком по виску, что у нее барабанная перепонка лопнула.
Джигафаров и Миропольская играли в одном спектакле — «Павел Греков», про вредителей в Азии. Гафа — передовую таджичку, Миша — комсомольца-таджика, очень был достоверен — мил, скромен. Менглет в том же спектакле играл русского вредителя. Он и спросил Гафу: «Что у тебя с ухом? Почему перевязано?» Она ответила: «Простудилась, нагноение». Менглет поверил — ибо среди пьяных никогда не бывал и даже не мог представить, что происходит в этой неведомой ему стране. Он жил в другом измерении, где на репетиции все являлись вовремя, спектаклей никто не срывал!