Жар-птица. Свирель славянина

Аннотация
Имя Константина Бальмонта было заслуженно популярным в начале XX века. Черты новой поэзии в его стихах воплощались впервые и становились узаконенными, получали закрепление и развитие в творчестве многочисленных современников. Безграничная широта тематики, многообразие освоенных поэтом субъектов лирики, обнаженность всех противоречий внутреннего мира, лирическое преломление мифов русского и мирового фольклора, подчеркнутая музыкальность - вот черты, которые громко заявлены были Бальмонтом и с его легкой руки стали достоянием общим для всей поэзии Серебряного века.

Народные поверья — Неполные страницы, Разрозненные перья От улетевшей птицы. Она вот тут сидела На камне самоцветном, И пела здесь так смело О сне своем заветном. О том заморском крае, Где Море с Небом слито Где дума, в вечном Мае Цветами перевита. Где светив зарожденье, Где завершенье мраков, Где видит ум сплетенье Всего как вещих знаков. Пропела, улетела, Пред взором лишь зарница, Лишь видишь — здесь блестела Воистину Жар-Птица. Пчелы роятся, Пчелы плодятся, Пчелы смирятся Стану я на Восток, Свод небесный широк, А в саду у меня тесный есть уголок. Беру я пчелу, и в улей сажаю, Вольную, в тесном и темном, пчелу замыкаю. Ее, золотую, жалею, Беседую с нею, Любя. Не я в этот улей сажаю тебя, Белые звезды, и месяц двурогий, И Солнце, что светит поляне отлогой, Сажают тебя, укорачивают, В улей тебя заколачивают Сиди же, пчела, и роись, На округ на мой лишь садись, И с белых, и с красных, и с синих цветов пыль собирать не ленись. А тебя я, пчелиная матка, замыкаю на все пути, Чтоб тебе никуда не идти, Запираю замком, Расставайся со днем, Ты во тьме уж усладу себе улучи, Под зеленый куст, в Океан я бросаю ключи. А в зеленом кусте грозна Матка сидит, Маткам старшая всем, И сидит, и гудит — Непокорную жечь! Непокорна зачем! В луг за цветами, цветик есть ал, Белый и синий расцвел. Матка гудит Семьдесят семь у ней жал, Для непокорных пчел. Будьте ж послушными, пчелы, Пусть отягчится, как гроздь полновесный, Меж цветов светло-вольных и кельею тесной, Рой ваш веселый. С вами в союз я вошел, Слово я твердо сказал, Его повторять я не стану. За непокорище ж тотчас под куст, к Океану, Там Матка старшая сидит, и семьдесят семь у ней жал, Семьдесят семь у ней жал, Для непокорных пчел! Я по острову хожу, Через все леса гляжу, По прогалинам и мракам, По оврагам, буеракам, Дуб, береза, липа, ель, Ива, жимолость, и хмель, И калина, и рябина, И дрожащая осина. Я по всем гляжу ветвям, По листам, и по цветам, Я зову мою дуброву, — Быть бы живу мне, здорову: — Подступясь к ней зверь и гад, Чтоб сейчас же шли назад, Чтоб не шли к нам люди злые, Ведьмы, вихри, водяные, Чтоб в дуброве, под листвой, Сам себе я был большой, Чтобы листья мне, в шуршаньи, Были в тихом послушаньи, Чтобы легкий ветер к нам Шел, танцуя, по верхам. Змея-Медяница, старшая меж змей, Зачем учиняешь изъяны, и жалить, и жалишь людсй? Ты, с медным гореньем в глазах своих злых, Собери всех родных и чужих, Не делай злодейств, не чини оскорбления кровною, Вынь жало из тела греховного, Чтоб огонь отравы притих. А ежели нет, я кару придумал тебе роковую, Тучу нашлю на тебя грозовую, Тебя она частым каменьем побьет, Молнией туча пожжет, Успокоишься, От тучи нигде не укроешься, Ни под колодой, ни под межой, Ни на лугу, ни в поле, Ни в темном лесу, ни за травой, Ни в норе, ни в овраге, в подземной неволе. Чур меня, чур! Сниму я с тебя. Медяница, двенадцать шкур, Все разноцветные, Глазу заметные, И иные, для глаз неприметные, Тебя самое сожгу, По чистому полю развею! Слово мое не прейдет, горе и смерть врагу, Слово мое как Судьба, бойся встречаться с нею! Под морем Хвалынским стоит медный дом, Закован Змей огненный в доме том, Под Змеем под огненным ключ семипудовой, От светлого терема, с богатырской броней. По Волге широкой, по крутым берегам, Плывет Лебедь белая, по синим волнам, Ту Лебедь поймаю я, схватаю ее, Ты, Лебедь исполни мне желанье мое На море Хвалынское лети поскорей, Сделай так, чтоб заклеван был огненный Змей, Из-под Змея достань мне ключ семипудовой, Лети себе после на Волгу домой. «До моря Хвалынского не мне долетать, И Змея, что в пламени, не мне заклевать, И мне ль дотащить ключ семипудовой, Отпусти меня лучше за совет дорогой. На Буяне на острове — для тебя это клад — Ворон есть, он всем воронам старший брат, Злою Ведьмою Киевской он посажен, — так вот, Долетев до огнистого, Змея он заклюет.» — Как мне Лебедь поведала, так я сделал, пошел, И в лесу с злою Ведьмою я избушку нашел, Злая Ведьма упрямилась: — Что, мол, Ворон! Что в нем! Но сказала, помчался он, прилетел в медный дом. Он разбил медный дом, он уважил меня, Змея он заклевал, не страшася огня,