– Сколько ему сейчас?

– Шестнадцать. Он добровольцем поступил в юношеское подразделение военно-воздушных сил.

– Правда?!

– В марте, как раз перед отправкой за океан, я съездил к нему в лагерь. Н-да, забавно… Мне даже в голову не пришло пожелать ему удачи или еще там чего-нибудь… А когда я уже уходил, пацан мне и говорит: «Берегите себя, отец».

– По-моему, вы плохой отец! – раскипятился вдруг солдатик. – Никудышный!

– Ну что ж… Теперь уже ничего нельзя изменить. В любом случае у него неплохо все складывается. Добровольцем пошел в армию. И насколько я знаю, сейчас летает где-то там, в небесах… Учитывая обстоятельства его рождения, я иногда думаю, уж лучше бы…

– Нет, молчите! Не надо! Я знаю, что вы собирались сказать. Лучше бы его убили, да? Вы не имеете права так говорить. Вы ужасный, жестокий человек! Когда-нибудь вы будете за это наказаны.

– Ты абсолютно прав! Наказание не за горами. Я сдохну как собака… прямо здесь, на этом грязном острове.

Послышались сдавленные рыдания.

– Пожалуйста, не плачь, – попросил Ясуда. – Я ведь ничего уже не могу сделать, правда?

– Знаю, но, когда я слышу о таких родителях, как вы, начинаю понимать, почему моя жизнь не заладилась. Папаша с мамашей, наверное, тоже думали, что было бы лучше, если б я умер.

– Одно не всегда следует из другого, – буркнул Ясуда. – И прошу тебя, перестань хныкать! Ты здесь не единственный, кого поджидает смерть.

– Вы ужасный, отвратительный человек!

– Если, по-твоему, я так ужасен, то чего ты тут сидишь? Катись отсюда! – решительно отрезал Ясуда. Чуть позже он тихо пробормотал: – Да, так оно, наверное, все и произойдет… На этом острове мы найдем свою смерть – я и мой сын.

В темноте раздался протяжный вздох. Я содрогнулся. Никогда не слышал, чтобы кто-то вздыхал с таким безудержным отчаянием, такой неизбывной тоской и скорбью. Откуда возник этот низкий звук, какое существо исторгло его из глубин своей истерзанной плоти, я не знал.

– Эй, парень, – снова подал голос Ясуда, – держись-ка ты рядом со мной. Я позабочусь о том, чтобы у тебя все было в порядке.

– Вы действительно этого хотите, отец? Но…

– Чего еще?

– Вы пугаете меня, честное слово!

– Послушай, парень, мы с тобой должны помочь друг другу. Но учти, тебе придется потрудиться. Завтра утром мы оба отправимся в госпиталь и выясним, нельзя ли там подработать. Ну, например, воды принести, котелки вымыть, нам ведь подойдет любая халтура. Им придется выдать каждому из нас по картошке, если мы будем пахать целый день. Понимаешь?

– Да, конечно… Но… разве я смогу сделать что-нибудь полезное с бери-бери?

– Ясное дело, сможешь, болван несчастный, – возмутился Ясуда. – Нет никакой разницы, какое задание ты будешь выполнять. Ты должен что-нибудь делать!

Они перешли на шепот. А я снова лег на траву и предался размышлениям. Внезапно я осознал всю нелепость и комичность сложившейся ситуации. Два солдата разгромленной армии превратились в героев мелодрамы: циничный соблазнитель официанток взял под свое крылышко трусливого, безвольного парня, внебрачного сына служанки. Трагическое всегда идет рядом со смешным и абсурдным. Интересно, думал я, что произойдет в ближайшие недели или месяцы с этой парой изгоев, которые мгновенно вжились в свои роли отца и сына? Ведь трудности будут только нарастать…

По странному стечению обстоятельств мне суждено было узнать развязку этой невероятной истории. Но случилось это намного позже…

Я попытался уснуть, только сон не шел. События минувшего дня будоражили сознание. Перед моим внутренним взором вспыхивали и медленно таяли образы: влажные лоснящиеся губы командира взвода, влепившего мне оплеуху, узкие щелочки глаз интенданта, испуганные лица моих соседей по лесной опушке. Видения эти скользили, словно кадры по экрану. Память подсовывала новые и новые эпизоды, но каких-то особенных чувств я не испытывал. Бесстрастное, отстраненное восприятие собственной жизни? Без всякого сомнения, это было идеальным состоянием души для человека, попавшего в такую дикую передрягу.

А потом появились другие картины: огни на равнине. Мой одурманенный усталостью мозг прокручивал сцену за сценой. Я видел знойное, словно прокопченное небо, серебряную ленту реки и за ней – мерцающие огни костров. Дым поднимался с одинаковыми интервалами, точно пар из трубы допотопного паровоза. От вершины холма белесая струйка тянулась вверх до определенной высоты, а потом вдруг ломалась несколько раз, рисуя в воздухе огромный крючок. Загнутый конец дымной полоски дрожал, как стрелка компаса.

Страха я не чувствовал. Я знал, что вижу эти образы в полудреме. Вскоре я уснул.

Глубокой ночью меня разбудили странные звуки. Шум раздавался в одном из зданий госпиталя. Спросонок мне почудилось, будто кто-то мокрой тряпкой хлещет по стене. Не сразу я сообразил, что же там происходит на самом деле. Это пощечины и подзатыльники сыпались на чью-то голову. Внезапно двери служебного помещения распахнулись настежь, и на улицу полился мерцающий свет свечей. Спотыкаясь, из дому вышел человек. На его лбу горела красная ссадина.