Николай Иванович Чирков, заместитель Бодунова, говорил:

– Иван Васильевич любит хитрые дела. Чтобы подумать, поразмышлять. Чтобы разобраться во всех ходах, перекрыть пути отступления и идти на ликвидацию красиво. Бодуновские дела, как цветочки, изящные. Он, например, считает, что стрельба – лишний фактор, в некоторых случаях безграмотность. Палят, бывает, от страха. Сам, бывает, как скажет: «Спокойненько, ручки кверху», и действительно – спокойненько, никуда не денешься.

Сам Иван Васильевич только улыбался на мои расспросы.

И рассказывал про своих «орлов-сыщиков».

По его словам, лучшей бригады не было ни у кого. Паже знаменитый в те годы Колодей не имел таких «мальчиков».

– Золото! – говорил он, радостно блестя глазами. – Вот Рянгина изучите. Явился мо мне в двадцать восьмом году: возьмите в сыщики. Я выгнал мальчонку: куда мне такой! Кончил экономический институт – пришел опять: возьмите, я бухгалтер-экономист. Сейчас по бухгалтерским комбинациям – крупнее головы нет. Любого эксперта забьет. А оперативник какой! И это при том, что с его способностями он бы главным бухгалтером треста мог бы стать. Оклад – соответственно. Машина. Костюм – шевиот. Галстук – «бабочка». Бефстроганов на ужин. А у меня что? Стихи товарища Маяковского – «Моя милиция меня бережет»?

Про Берга:

– Классный токарь, замечательные руки. Прапрадеда царь Петр привез токарем. Все – потомственные, пролетариат высшей закалки. Мог бы на уникальных станках заработки зарабатывать, однако по комсомольской мобилизации к нам пришел, и через год – через год всего! – вручили мы ему золотое оружие. Занимается, изучает что положено, а если где в городе преступление – бледнеет. Все ему кажется, что перед трудящимися, перед народом он лично виноват, упустил, проглядел, прохлопал. Воспаление совести хроническое…

Про Володю – совсем юного «орла-сыщика»:

– Грузчик он, возчик, на автокачке работает. Вез ночью сельди в бочонках и икру – банки голубые в ящиках. Напали двое – по-старинному, с инструментами, как в песне поется, «не гулял с кистенем». Так эти как раз кистенями гуляли. А Володя – сами знаете – с виду ничего особенного. Но богатырь душой. Изловчился, поднявши руки поначалу, обоих сгреб лапищами да и ахнул лбами друг о друга, отбил памороки. Инструмент бандитский – кистени подобрал, а голубчиков братьев-разбойников привязал своей снастью к селедкам и ящикам с икрой, накрыл сверху брезентом, чтобы вид был у автокачки культурный, и к нам сюда, на площадь Урицкого. В три часа ночи доставил. Наши, конечно, дежурящие и оперативники мне позвонили, чтобы увидел я своими глазами картину, достойную кисти художника. Володя же попросился у нас работать – «хоть в ученики, хоть в сторожа для начала». Взял я его. Феноменальный товарищ – и мозгами богатый, и силой, и кротостью. С таким нигде не пропадешь.

Про Чиркова:

– Выдержанный товарищ. Можно положиться при любых обстоятельствах. А у нас – это большое дело. Бывает, оказываешься вдвоем, два человека – и тыл, и фронт, и связь, и командование, и резерв главного командования, и штаб, и арсенал. Станем спина к спине и раздумываем. Впрочем, сейчас времена сравнительно тихие, главное миновало, власть Советская существует, а было… Было, что и вовсе захлебывались от бандитизма. И война, и интервенция, и голод, и холод, и эти твари шуруют. А Чирков вам пусть про свой бриллиант расскажет, хорошее было дело, красивое. Хлебнул тогда наш Николай Иванович. Сейчас смешно, а в ту пору не до смеху было…

Про всю свою бригаду:

– Один к одному народ подобрался. Можно спать спокойно.

Это смешно, этому даже тогда не очень верилось, но это – факт: «крупная дичь» – квалифицированные мошенники, а они в ту пору еще водились, взломщики-профессионалы, старые воры-комбинаторы гордились друг перед другом, что «сидят за Бодуновым».

– Кто тебя брал?

– Папа Ваня.

– Сам лично?

– За ним сижу.

– А что ты такое сделал, что за ним сидишь? Из тебя же песок сыплется. Видали, люди, он за папой Ваней сидит.

Если допрашивал «сам», это было предметом гордости. Берг мне как-то пожаловался:

– Вот, сидит и на меня печально глядит. Желает только самого Ивана Васильевича.

Ворюга-рецидивист, по кличке Муля-офицер, портрет которого в форме краскома долго висел в музее уголовного розыска, вздохнул:

– Хорошему человеку приятно сделать хорошее настроение. Гражданин Бодунов будет мною доволен. А с этими… – Он показал рукой на Берга. – С этими… Они даже не знают, какие у нас есть воспоминания с гражданином Бодуновым.

Бывшая княгиня Голицына, женщина вызывающе, грозно красивая даже тогда, в тюрьме, говорила мне:

– Бодунов – сильная, выдающаяся личность. Он верит в свое дело, в коммунизм. Разумеется, мы с ним не болтали на эти темы, но он – сама убежденность, которой трудно противостоять. Я рассказала ему все и не знаю, как это случилось. И он не повысил на Меня голос ни разу, он был безупречно вежлив, даже аристократичен, может быть, изысканно аристократичен. Раздавила меня его улыбка…

Я спросил у Ивана Васильевича, какая это его улыбка «раздавила» княгиню Голицыну.